Письма о современной литературе

Прошедшая эпоха также одиноко и уныло напоминает о себе. Лира Жуковского еще недавно звучала гармонически с берегов Рейна; иногда раздаются замысловатые и подчас полные чувства стихи Вяземского, умные и колкие стихи М. Дмитриева или по-своему мелодические стихи Ф. Глинки (только не о поэтах-головастиках и не «покори, покори, покори»). – Грустно-приятное впечатление былой, детски-счастливой эпохи производят эти произведения. Впрочем, из писателей этой минувшей эпохи выделяется Ф. Тютчев необыкновенностью поэтического выражения и часто глубоким содержанием. Он, можно сказать, принадлежит современной эпохе по современному значению своих стихотворений. – Есть еще два поэта, но они, скорее, выражают отрицание стихотворного периода, отрицание этой веры в стих, этого услаждения стихом. Поэты, о которых говорим, – Хомяков и И. Аксаков. Важное значение Хомякова в отношении к русской литературе, преимущественно в отношении русской мысли, несомненно для всякого, кто хотя сколько-нибудь следит за умственной деятельностью. Хомякову начинают наконец отдавать справедливость, хотя далеко еще не достаточно. Между стихами его и И. Аксакова мы находим сходство если не по стиху и не по предмету, то по характеру стихотворений. У обоих содержание, мысль не укладывается в стихотворение, переходит его пределы; содержание так широко, так не удовлетворяется стихотворным выражением, так стремится воплотиться в жизни, в действительности, в деле, что часто после прочтения стихов Хомякова и И. Аксакова полон только мыслию, ими выраженною, а стихи забыты. Стих, сам по себе всегда замечательно прекрасный и сильный, является у них случайною формою, вследствие ли силы предания, вследствие ли минутного расположения к гармонии звуков. Недавно один из поэтов выдвинулся резко из толпы своими стихотворениями. Это граф А. К. Толстой. Его стихотворение «Спесь» так хорошо, что уже кажется не подражанием песне народной, но самою этою народною песнию. Чувствуешь, что вдохновение поэта само облекается в эту народную форму, которая одела его как собственная одежда, а не как заемный костюм. Одна эта возможность – уже чрезвычайно важная заслуга. «Колокол», «Кабы Волга-матушка…», «Дождя отшумевшего капли» – все это прекрасные, полные мысли стихотворения, мысли, которая рвется за пределы стиха, а в наше переходное время только такие стихотворения и могут иметь настоящее, живое достоинство.

Как нарочно, когда мужчины смутились и задумались, выступили женщины на опустелое поприще поэзии. Из них две с замечательным талантом, но не в равной степени: это г-жа Жадовская и г-жа Павлова. Талант первой, впрочем, не много обнимает: минуту жизни, грусть любви, поэтический образ, явление природы. Талант второй несравненно шире. К. Павлова, конечно, выше всякого сравнения с другими нашими женщинами-поэтами. У К. Павловой часто мысль облекается в сильный стих, грусть и фантазия сердца часто уступают место в ее произведениях верному взгляду на действительную жизнь, меткому очерку светской лжи и нравственного общественного безобразия; а между тем прекрасный стих дает поэту возможность услаждаться даже и безобразными явлениями жизни. Как глубоки подчас, как хороши стихи К. Павловой! Но и ее стихи, принадлежащие уже – сказать ли? – прошедшей эпохе, пробуждают, скорее, чувство сожаления, и тем сильнее оно, чем они лучше. Читая их и любуясь ими, чувствуешь, что все это… не нужно. С таким же грустным чувством сожаления прочли мы недавно несколько прекрасных стихотворений (в особенности по стиху) Надежды Хвощинской, обличающих несомненное дарование. – То, что двадцать лет тому назад понравилось бы людям, счастливым в своей отвлеченной лжи, теперь лишнее для людей, которым понятна стала ложь и которые выбираются на другую дорогу; лишнее и потому, что эти люди не тем заняты, лишнее и по своему, иначе теперь понимаемому, достоинству. – Во всяком случае, стих в настоящее время приличнее как-то в устах женских, чем в устах мужчины, из которых должны раздаться иные, строгие речи. Блаженное время стихов прошло, пусть же их отпевают женщины.