(4) Нелегко найти мне кого-нибудь, помимо Вергиния, кто был бы так же скромен в похвалах себе, как и славен в своих деяниях. (5) Я сам, близкий и любимый друг его, свидетельствую, что только однажды он позволил себе в моем присутствии напомнить об одном из своих деяний: Клувий5 как-то вел с ним такой разговор: "Ты знаешь, Вергиний, какая степень достоверности обязательна для истории; поэтому, если в моих историях что-нибудь написано не так, как тебе хотелось бы, прошу тебя, прости мне". На это он ответил: "Разве тебе неизвестно, Клувий, что я сделал то, что сделал, затем, чтобы у вас была свобода писать так, как вам угодно?".
(6) А теперь давай сравним самый поступок Фронтина, который кажется тебе более скромным, сдержанным. Он запретил поставить себе памятник, но в каких словах? "Расходы на памятник излишни: память обо мне останется, если я заслужил этого своей жизнью". По-твоему, скромнее дать на прочтение всему миру6, что память о тебе останется навеки, чем отметить в одном месте двумя стихами то, что ты совершил?
(7) Я не ставлю себе, впрочем, целью укорить одного и защитить другого. Но что может защитить его перед тобой вернее, чем сопоставление с тем, кого ты предпочел? (8) По моему суждению, ни того, ни другого не следует винить; оба они стремились к славе с одинаковой страстью, но разными путями: один - требуя должной надписи, другой - предпочитая казаться презирающим всякие надписи. Будь здоров.
20
Плиний Венатору привет.
(1) Твое письмо было мне особенно приятно тем, что оно длинно, и еще больше тем, что оно все занято разбором моих книжек; не удивляюсь тому, что они доставили тебе удовольствие: ты ведь любишь все мое так же, как и меня. (2) Я же сам лично собираю урожай винограда, скудный, правда, однако более обильный, чем я ожидал1: собираю, если собирать значит - иногда сорвать гроздь, посетить давильню, отведать из чана молодого вина, застигать врасплох городских рабов, которые теперь распоряжаются деревенскими, предоставив меня секретарям и чтецам2. Будь здоров.
21
Плиний Сабиниану 1 привет.
(1) Твой вольноотпущенник, на которого, по твоим словам, ты сердишься, пришел ко мне и, пав к моим ногам, обнял их, будто твои. Плакал он много, много просил и молчал много - в общем внушил мне доверие к искренности своего раскаяния. Верю, что он действительно исправился, так как чувствует, что провинился.
(2) Я знаю, ты гневаешься, и гневаешься с основанием, это я тоже знаю; но кротость особенно похвальна тогда, когда причина гнева вполне справедлива. Ты любил этого человека и, надеюсь, опять полюбишь его, а пока достаточно, чтобы ты позволил умолять себя. (3) Можно будет снова гневаться, если он того заслужит; это будет тебе более простительно, если теперь ты поддашься мольбам. Уступи его юности, уступи слезам, уступи своему милосердию. Не мучь его2, не мучь также себя; ты, столь мягкий от природы, мучишься, гневаешься.
(4) Боюсь, как бы не показалось, что я не прошу, а принуждаю, если к его просьбам присоединю мои; я присоединю их тем полнее и непринужденнее, чем резче и строже я его выбранил, решительно пригрозив, что впредь никогда больше за него просить не стану. Так сказал я ему: его следовало устрашить; тебе же я скажу другое: возможно, что я и во второй раз буду просить тебя и во второй раз добьюсь твоего согласия, лишь бы по такому поводу, чтобы мне приличествовало просить, а тебе выполнить просьбу. Будь здоров.
22
Плиний Северу1 привет.
(1) Большое беспокойство причинило мне по многим и весьма основательным причинам недомогание Пассенна Павла2. Это прекрасный, честнейший, очень любящий меня человек; кроме того, в литературе он соперничает с древними; подражает им, воспроизводит их и прежде всего Проперция3, от которого он ведет свой род; он подлинный его потомок и больше всего похож на него в том, в чем тот особенно отличался. (2) Если ты возьмешь в руки его элегию, ты прочтешь произведение отделанное, нежное, приятное, действительно написанное в доме Проперция. Недавно он обратился к лирическим стихотворениям, в которых он уподобляется Горацию4 так же, как в элегиях Проперцию: можно подумать, что он родня и ему, если в литературе имеет какое-нибудь значение кровное родство. Большое разнообразие, большая подвижность: он любит, как истинно любящий, скорбит, как безудержно скорбящий, хвалит, как благосклоннейший человек, шутит, как самый тонкий шутник. Целое у него настолько же закончено, как и отдельные подробности. (3) За этого друга, за этот талант я болел душой не менее, чем он телом, и, наконец, вновь обрел его, обрел себя. Поздравь меня, поздравь также самое литературу, которую нависшая над ним угроза подвергала опасности столь же великой, сколь великой славы она достигнет от его выздоровления. Будь здоров.
23
Плиний Максиму1 привет.