Письма полковнику

Она. Только она. Какого черта ему стрельнуло думать о ком–то еще, отвлекаться на кого–то постороннего, размениваться на несостоявшиеся разговоры и потакать безумным экспериментам?! Тогда как она, возможно, и не знала ничего. И он — а кто еще?! — обязан был найти ее, рассказать, предупредить, не пустить в ловушку, расставленную по всем правилам и с размахом… А сам топтался на месте — вслепую. Ждал неизвестно чего. Дождался.

И еще Дылда. И Марисабель.

Ни телевизора, ни радио; разумеется, все–таки реанимация. Как бы разузнать, чем там кончилось на самом деле? Врачиха–китаянка не скажет, это у них называется заботой о психике пострадавшего или еще хрен знает как. «Жертвы минимальны». А ведь могли замочить всех. Чтобы поглубже спрятать концы.

Пришла ли она — туда?!.

Заныла правая рука. Стар даже обрадовался, теперь он ее по крайней мере чувствовал. Но пальцы всё равно не шевелились. Хорошо хоть, с левой всё в порядке, а главное — действовали ноги: для верности Стар согнул их в коленях, затем поднял уголком и держал до тех пор, пока не разболелась грудь. Интересно, получится ли встать? В принципе, он же не пристегнут больше к этой штуке… Просто выйти из палаты, встретить кого–нибудь и спросить. Сейчас во всем Срезе, наверное, только и разговоров, что о теракте.

Тихо, без скрипа открылась дверь. Стар догадался об этом скорее по движению прохладного воздуха из коридора. Попробовал повернуть голову; ничего не вышло. Один герой собирался на разведку… н–да. Скосил глаза так, что вполне отчетливо разглядел собственный профиль. И размытую белую фигуру где–то на периферии.

Впрочем, санитарка довольно резво двигалась по палате, возя по полу длинную красную щетку. Добралась до окна, развернулась и по–свойски подмигнула Стару:

— Открыть?

Он кивнул. То есть опустил ресницы.

— Не положено, — весело отозвалась она. — Реанимация! Ну да ладно. Чуть–чуть.

Привстав на цыпочки, девушка расщелкнула шпингалет, распахнула створки, с хохотом отшатнулась от ветки синелиста, мазнувшей ее по лицу. В палату ударил воздух: свежестью, коктейлем запахов, жизнью. Которая продолжалась там, за окном — пока он валялся на спине, беспомощный, как перевернутый жук. Стар чуть было не застонал сквозь зубы. Но санитарка всё похихикивала, и он сдержался.

Девушка закончила уборку и двигалась к выходу, когда до него наконец дошло, что о последствиях теракта можно спросить и у нее. Как именно ее окликнуть. Стар не знал; издал сдавленный звук, похожий из икоту.

— Чего? — Санитарка вернулась в поле зрения, таща за собой щетку.

— Я хотел… — в горле запершило, и кашель отдался в груди неожиданно острой болью. — Вы не в курсе… там много народу убили?

— А–а, — она почему–то опять хихикнула. — К тебе как раз барышня. Я ей говорю: не положено, реанимация. Ну да ладно. Только недолго, понял?

У него не хватило сил подумать над зигзагами женской логики. И вообще о чем–нибудь подумать. Боль наплывала кругами, пульсирующими и давящими, словно кольца большой змеи. Наверное, переставали действовать уколы. Надо было попросить эту, с красной щеткой, позвать врача…

— Сережа?

Порыв ветра зашелестел синими листьями в окне, бросил в лицо горсть пряного запаха; Стар чихнул. Потом еще раз, неудержимо, со слезами. Проморгался.

На краю кровати сидела Дылда.

— Живая.

— Что?

Стар прикрыл глаза. Снова открыл: Дылда не исчезла, она была действительно живая, хоть и с огромным синяком в пол–лица — глаз совершенно заплыл — и почему–то без очков. Странно, в очках было бы меньше заметно… Еще у нее висела на перевязи рука, и розовые кончики пальцев смешно выглядывали из толстого гипса. Левая; повезло.

Что–то сказала; звон голоса повис в воздухе, смешавшись с запахами из окна. Стар не расслышал слов, но догадался:

— Нормально.

— А мне сказали… знаешь, я тебя искала. Хотя говорили, что ты вообще в другой больнице. Но я… Вчера оперировали, да?

— Ага. Что с рукой?

Дылда пошевелила пальцами в гипсовой трубе. Везет, подумал Стар; мысли подозрительно ходили по кругу. Дылдины лицо и фигура постепенно теряли четкость и мелкие детали. Темнеет?

— Я потеряла сознание, упала, а когда очнулась… не смейся!

Вообще–то он и не думал смеяться. Так, улыбнулся слегка и довольно криво.

— И очки разбились… Сережа? Тебе плохо?

Только сейчас догадалась, внезапно рассердился он. В ее приходе было что–то неправильное, словно прокручивался запасной, недоделанный вариант событий, ведь на самом деле войти сюда, присесть на край кровати должна была не она, не она… И как–то неправильно вел себя он сам. Он должен был… но никак не приходило в голову, не вспоминалось, что же именно он должен.

— Позвать врача?

— Позови… стой!

— Что? — Дылда еще не успела встать.

— Тебе же нельзя тут быть. Что ты докторше скажешь?.. сиди.

Длинная фраза разлила по всему телу усталость, даже приятную: нет, никому он ничего не должен. Какая, в сущности, разница, о чем он там забыл?.. И как только он разрешил себе не помнить, оно тут же всплыло, отдавшись болью во всем теле:

— Дылда!!!