Читаем Письма полумертвого человека полностью

Возможный упрек в гордыне спешу предупредить знаменитым рассуждением Салтыкова-Щедрина о необходимости отличать народ исторический от народа как воплотителя идеи демократизма: первый, "если он производит Бородавкиных и Угрюм-Бурчеевых, то о сочувствии не может быть и речи; если он выказывает стремление выйти из состояния бессознательности, тогда сочувствие к нему является вполне законным, но мера этого сочувствия все-таки обуславливается мерою усилий, делаемых народом на пути к сознательности. Что же касается до "народа" в смысле второго определения, то этому народу нельзя не сочувствовать уже по тому одному, что в нем заключается начало и конец всякой индивидуальной деятельности".

Вот, кстати, о народе.

Одна из фанаберии новейшего времени - воцарившееся необычайное легкомыслие в обращении с этим понятием, с этой загадочной и страшноватой субстанцией. Народ у нас что-то там такое хочет (или нет), выбирает то и это, менталитет будто бы как-то меняется, еще какой-то "средний класс" проклюнулся, который нечто собой определяет и даже диктует. Появился целый жанр типа эссе: исследовать разницу между прежними временами и нынешними теперь-де все по-другому, и вообще жизнь стала прекрасна и удивительна. Или, например, разницу между Москвой и Петербургом.

Вот недавно один из таких московско-петербургских публицистов, рассуждая в очередном своем урчащем и похрюкивающем тексте про преимущества Москвы, где так замечательно устроилась жизнь его желудочно-кишечного тракта, изрек, в частности, такое: "Обязанность мужчины - улепетывать, уходить с депрессивного рынка... надо удирать в теплые места, сохранять себя, кормить семью, и уже там, в безопасности, рассуждать о причинах случившегося". То есть: ubi bene - там и patria.

Мне тут больше всего нравится "сохранять себя". Что там такое особенное в этом "я" надо сохранять? Какие страшные удары по хрустальному дворцу личности нашего публициста нанесены, чем оскорблены его гордая натура и пронзительный ум? О, ужасная беда приключилась в Петербурге - что-то вроде того, что кредитной карточкой не удалось расплатиться.

А еще обнаруживаю я в некоем лакокрасочном журнале (или, как любит выражаться вышеприведенный патентованный пошляк, глосси) речение одного умолкшего духа. Зачем же оный дух взялся за свое давно оставленное платиновое перо? Да все за тем же: дабы изъяснить случившиеся за десять лет перемены.

Перемены, в частности, таковы: "ресторан перестал быть чем-то исключительным"; "русские взялись за работу и стали брать кредиты"; замечание "Ниночкина массажистка съездила в Турцию, ей так понравилось" служит теперь проявлением снобизма; молодые люди "без труда, без стеснения, без неизбежных кавычек" произносят слово "товарищ"; "возрождение письма, случившееся в Интернете"; "все вокруг постоянно пребывают в ремонте: кто квартиру переделывает, кто дачу" - и наконец Родина: "Ее раньше не было. Казалось, на "этой земле" произрастают только поганки... Но прошло всего десять лет - срок для истории ничтожный, комический, - и на ней возник человек с долгом, и дом с ремонтом, и ресторан с гражданским обществом, и всякая ужасная, прекрасная Турция, и вернулось слово "товарищ", и заблистал русский язык".

Правда? Бесспорно. Но не вся.

Ошибка этого блестящего (именно русским языком) эссе, как мне кажется, в том, что жизнь двадцати друзей-приятелей, ста знакомых и тысячи (ну пусть десяти тысяч) предполагаемых знакомых знакомых - то есть людей "нашего круга" (и сопредельных ему) выдается за жизнь. На самом же деле, как учит нас физика, толщина масляного пятна на поверхности воды, если площадь поверхности больше площади пятна, составляет одну молекулу. Боюсь, все эти люди, которые переделывают дачу, и сидят в чатах ("и думают, и страдают, и ищут, как лучше ответить"), и которые ""Где мы сегодня обедаем?" спрашивают друг друга клерки, собираясь обсудить какое-то дело" (ibid.) все они лишь пятно масла на огромной грозной толще океана. А дальше, под пятном, во всю глубину и ширь, плавает мороженая рыба.

P. S. Эх, мне бы побольше пассионарности - я б организовал общественное движение за присвоение Ледовому дворцу имени В. А. Яковлева: вспомните его лицо - большей адекватности не бывает. Надо, в конце концов, почтить человека при жизни за все, что он сделал.

<p>Письмо XX. С. Л. - Д. Ц. </p>

20 февраля 2002

Или простипома?

Ничего, ничего. Я и сам немного мизантроп. Мизантропия - порок народников и тиранов. Развивается на почве роковой невзаимной любви. Помните, Сталин жаловался дочурке: идут, идут вдоль трибуны, все одинаковые, с одинаково разинутыми ртами - дыры вместо лиц - ура да ура - уроды, дураки... Так что быть любимым тоже нелегко.

Перейти на страницу:
Нет соединения с сервером, попробуйте зайти чуть позже