Письма. Рабочие дневники. 1942–1962 гг.

Цунами обрушился на город в четыре часа утра. Первыми волну увидели часовые, стоявшие у складов на пирсе. Они побежали от берега, стреляя на ходу в воздух. Наверное, они не успели отбежать далеко. Высота волны была метров двадцать, и она накрыла город весь целиком. Затем пришла еще одна волна — такая же — и еще одна, послабее. Постройки были разрушены, весь берег усеяли бревна, обломки фанеры, куски изгородей, ворота и двери. На пирсе стояли две старые корабельные артиллерийские башни, их поставили японцы чуть ли не в конце русско-японской войны. Цунами отшвырнул их метров на сто. Когда рассвело, с гор спустились те, кому удалось спастись — мужчины и женщины в белье, дрожащие от холода и ужаса. Большинство же жителей либо затонули, либо лежали на берегу вперемежку с бревнами и обломками.

АН не только ОПИСЫВАЛ последствия цунами. Он сам был там.

ПИСЬМО АРКАДИЯ БРАТУ, НАЧАЛО ДЕКАБРЯ 1952,[93] ПЕТРОПАВЛОВСК-КАМЧАТСКИЙ — Л.

Мой дорогой Боб!

Получил твое письмо, вернее — все ваши письма, которые вы когда-либо посылали на Камчатку. Фото твое с вынужденной подписью очень хорошо — славно ты вышел. Прочел твои возражения за №… от… на мои возражения за №… от… «и горькая улыбка искривила его бледные губы».[94] Если ты воображаешь, что хочешь встретиться со мной больше, чем я с тобой, то ты ошибаешься как никогда в жизни. И все-таки послушайся меня, а не «очевидцев», которые, как я вижу, понимают в Камчатке столько же, сколько я… скажем, в изготовлении ароматных грибов (забыл, как они называются). Если это они (т. е. очевидцы, а не грибы) напели тебе о креветках, лоуавоу… в общем, камчадалках, гейзерах и т. д. и т. п., а также об обилии жратвы и вина, то ты обо… их и не давай вытираться, пока не признаются в том, что соврали. Ничего подобного здесь нет. Есть суровая, подчас страшная природа, не лишенная, конечно, известной красоты, есть в неограниченных количествах консервированное мясо, консервированная рыба, спирт, коньяк, ну, и хлеб, конечно. Вот и всё. Никаких вин, никаких креветок, никаких гейзеров, Эйзеров, но много Рабиновичей — это да, их почему-то всех посылают сюда. Может быть, будет новая Еврейская Полуавтономная область? Так вот, вопрос о вашей поездке сюда решен отрицательно и бесповоротно. Об этом больше не будем. Я приеду в начале 54-го года, и с этим следует мириться. Думаю, что, работая над дипломом, ты оставишь денек в неделю для меня, и то это будет для меня большая радость. А может быть, мы еще с тобой раскурочим какого-либо американца или англичанина — это было бы очень эффектно в дипломной работе: «Б. Н. Стругацкий походя нокаутировал Эллингтона», или там Ресселя или как их там. В этом (к сожалению, только в этом) я тебе мог бы даже помочь.

Я не писал так долго потому, что был в командировке — самой интересной и богатой впечатлениями в моей жизни. Я был на острове Сюмусю (или Шумшу — ищи у южной оконечности Камчатки). Что я там видел, делал и пережил — писать пока не могу. Скажу только, что побывал в районе, где бедствие, о котором я тебе писал, дало себя знать особенно сильно.

Черный остров Сюмусю,
Остров ветра Сюмусю,
В скалы-стены Сюмусю
Бьет волною океан.
Тот, кто был на Сюмусю,
Был в ту ночь на Сюмусю,
Помнит, как на Сюмусю
Шел в атаку океан;
Как на пирсы Сюмусю,
И на доты Сюмусю,
И на крыши Сюмусю
С ревом рухнул океан;
Как в лощинах Сюмусю,
И в траншеях Сюмусю —
В голых сопках Сюмусю
Бесновался океан.
А наутро, Сюмусю,
К стенам-скалам Сюмусю
Много трупов, Сюмусю,
Вынес Тихий Океан.
Черный остров Сюмусю,
Остров страха Сюмусю.
Кто живет на Сюмусю,
Тот глядит на океан.

Эти вирши сплел я под впечатлением виденного и слышанного. Не знаю, как с литературной точки зрения, но с точки зрения фактов — всё правильно.

Обратно ехал на тральщике (туда — летел) и попал в одиннадцатибалльный шторм. Боря, шторм — это не переживание. Это сплошной бред пополам с блевотиной и бессонницей. Ты вцепился в стойку бомбосбрасывателя на корме (чтобы не блевать в каюте — там и так ступить некуда) и тупо глядишь, как накатывается исполинская тяжелая тошнотворного вида волна. Дз-з-з! Тральщик взлетает на ее гребень и наклоняется так, что твой нос оказывается в двух сантиметрах от воды. Желудок обрывается в ноги. Ж-жах! Тральщик проваливается вниз, желудок стремительно летит к горлу. Г-ык!

Фу, аж вспомнить тошно. Но всё проходит, transit, так сказать.

Теперь я дома и с наслаждением ем картошку и пью сладкий чай.

Боб, пиши чаще, мой дружок. Я очень люблю твои письма. Чаше, больше, подробней.