Письма, рабочие дневники. 1967–1971 гг.

4. Харон действительно мыслящий и философски настроенный человек. Причем отнюдь не фашист, а человек явно прогрессивных взглядов. А что до споров под коньячок, так и Дом журналиста в Москве еще не закрыт вместе со своим рестораном и баром. Из повести ясно видно, что Харон и Аполлон — не только не два сапога пара, а, напротив, антиподы, объединяемые только одной крышей, следствием ошибки Харона в выборе подруги, той ошибки, от которой никто не застрахован и которую, как видно из текста, Харон прекрасно понимает теперь сам.

5. Аполлон — недалекий, трусливый человек, любитель выпить (но не больше!), пока еще не старик, вдовец, типичный обыватель. Но при всем при том он всю свою жизнь с единственным — не по своей вине — перерывом проработал учителем. В маленьком городке, в котором он живет, любой человек на поколение младший — его ученик. Его помнят и относятся к нему не без уважения (понятно, что не все, но и в жизни чаще всего так). Аполлон учил детей тому, чему выучили ранее его самого — видимо, не тому и не так, как учили бы в советской школе. Но он учил — и был по местным нормам на хорошем счету: этот труд вознаграждается в любом цивилизованном обществе. А что до беспокойства и ходатайств — что же, это случается и с людьми отнюдь не столь мелкими: разве мало хлопот и беспокойств у нас, в СССР, у оформляющих пенсию после долгой, безусловно честной трудовой жизни? Ведь достаточно одного-единственного лишнего дня — и стаж прерван, если нет справки, и пенсия меньше, чем могла бы быть! А на эту пенсию доживать всю оставшуюся жизнь!

6. Иван Краснобрыжий ясно намекает на СССР, на Россию. Бедная Россия, если она выглядит такой, какой узнал ее Краснобрыжий! Тем более, что адрес все-таки в книге есть. Этот адрес прямо указан в обойденном фельетонистом-критиком эпиграфе. Книга направлена против конформизма, против того симбиоза дремучего псевдоцивилизованного мещанства с коллаборационизмом всех видов, который является злейшим врагом любой передовой идеи — в том числе и главнейшей из них — идеи коммунизма. И в этой ипостаси конформизм страшен всюду — в любой стране, и в любой стране надо с ним бороться. Ведь не в одном же СССР хотим мы построить коммунизм, мы хотим «весь мир насилия разрушить». А для этого надо бороться с «мурлом мещанина» всюду, откуда оно выглядывает: и вокруг нас, и внутри нас. Считать болезнь нетипичной — не значит вылечить ее. Так что в каком-то смысле книга относится и к нам — в этом ее сила и достоинство, а не слабость или недостаток. Да уж не за себя ли оскорбился и испугался Иван Краснобрыжий?

7. Те «патриоты», которые драли глотки на «пятачке» (особенно если эсэсовец только что съездил им по мордасам), не отправились никуда. Отправились, и пошли в бой, с настоящими гранатами и автоматами, с настоящей кровью и смертью интеллигенты, молодежь: студенты, офицеры, журналист Харон. А вылавливают их вооруженные фермеры (а не горожане и тем более не интеллигенты). Стреляют и вылавливают после того, как получили жирную компенсацию за посевы, куш, деньги, сверх которых они не видят и не знают в жизни ничего. Не знают и поэтому не понимают величины потери, своего будущего «рядового явления природы», «не отличающегося от скота». Не понимают (как бывало не раз в реальной истории нашей планеты) и уничтожают тех, кто понимает потерю и, жертвуя собой, дерется не за себя, а за всех.

8. Таков и Харон, интеллигент, взявшийся за автомат, антифашист и умница, еще не нашедший правильного пути в борьбе с хитрым и могучим врагом, который нащупал самое слабое место людей — их материальное бытие. Но Харон найдет свой путь — в бою, в котором советский журналист Иван Краснобрыжий оказался по другую сторону баррикады — то есть вместе с мещанином и коллаборационистом Аполлоном, — не остановившись при этом даже перед прямым подлогом, приписывая Харону те самые идеи, против торжества которых тот выступил с оружием в руках.

9. Иван Краснобрыжий, формально не ставя под сомнение чисто земную природу Эака, Калханда и др. «марсиан», уводит читателя от такого вывода. А ведь перед нами не марсианин Эак — перед нами крайний случай вооруженного коллаборационизма, эсэсовец из дивизии «Галичина». Он — эсэсовец, олицетворенное насилие, а отсюда и страх и подобострастие перед ним городских мещан. Он коллаборационист и сам мещанин — отсюда рождается взаимопонимание между ним и обывателями с «пятачка». Хлюпик-трус, которого тошнит от одного только вида крови, который громко говорит о патриотизме, но беспокоится, искренне и серьезно беспокоится единственно о своем мещанском благополучии, говорит на одном языке с эсэсовцем. Это — главная идея критикуемого места, которую тщательно обходит громкоговорящий Краснобрыжий.