Письма, рабочие дневники. 1985–1991 гг.

«Шиллеровщина» — это от немецкого писателя Шиллера? Что это значит?

287/288) Из какого произведения Булгакова цитата?

288) Что такое «кафкианский бред»?

369) Как понимать «…то ли дописы, то ли жописы по классификации Жоры Наумова…»?

380) «…блестя лауреатским значком…» (Какой значок / какая премия имеется в виду?)

Статьи Ирины Васюченко и Вячеслава Сербиненко вызвали настоящий поток возмущенных писем в уважаемые журналы. Писали как простые любители фантастики, так и профессиональные критики. Часть откликов шла копиями также и Авторам. Письмо же Александра Мирера и вовсе стало открытым, после того как выяснилось, что никакая полемика не интересует ни один из вышеупомянутых журналов. Из весьма обширного текста Зеркалова-Мирера мы печатаем лишь его постскриптум.

Из архива. Из открытого письма А. Зеркалова

<…>

Постскриптум. Октябрь 1989

Письмо стало открытым после того, как редколлегия «Нового мира» отказалась его публиковать или принести извинения Стругацким (26.09.89). Тем самым, как принято считать, журнал солидаризовался и с идеями своего автора, и с его критическими приемами. На то, очевидно, есть свои причины, и я считаю себя обязанным их прокомментировать.

Первая и главнейшая причина: статья В. Сербиненко на деле не критическая и даже, я бы сказал, не социально-философская, а политическая. Так она, по-видимому, и была воспринята редакцией. Разбор произведений — и доброе имя писателей — использовались как трамплин для политической полемики. И книги, и люди были принесены в жертву некоей идее. Затем уж редколлегии трудно было сознаться перед всем миром, что литературоведческая основа построений В. Сербиненко покоится на передержках и подтасовках, — тогда оказалось бы опороченным всё здание.

Так Стругацкие были принесены в жертву вторично.

Дополнительный вопрос: почему выбрали именно их? И здесь причина достаточно ясна: они убежденные социалисты. Убежденные — но решительно не принимающие тоталитаризм в любых проявлениях, от сталинского до брежневского, отвергающие все и всякие силовые методы в социальной жизни. Уже в первой своей зрелой вещи, «Трудно быть богом», они — несмотря на цензуру 1963 года — заявили о своей приверженности социальной эволюции и о неприятии революций. Спустя 10 лет они написали об этом уже вполне откровенно в «Граде обреченном» (написанном «в стол»).

Стругацкие репрезентируют самую демократичную и человечную ветвь социалистической мысли. Обвиняя их в бесчеловечности и прочих грехах, критик как бы автоматически атаковал все социалистические идеи разом.

Несколько слов об исходных позициях В. Сербиненко. Они выглядят столь же сомнительными, как и его полемические приемы — удивительно, что редколлегия этого тоже не заметила. Он протестует против «утопизма», странным образом закрывая глаза на то, что любой проект устроения мира есть политическая утопия. В том числе и проект, изложенный в Новом завете, — который критик, по-видимому, исповедует. Его позитивное кредо: «…Высочайшая оценка веры и мечты в духовной истории человечества» — с оговоркой: «эти качества духа» не должны быть направлены на «ложный „внешний общественный идеал“». Фразеология звонкая, но бессодержательная. Веры и мечты было предостаточно и у нас в 30-е годы, и среди конников Чингиз-хана. «Общественные идеалы» были ложными? Готов согласиться. Но как тогда быть с идеалами Христа (которые критик, без сомнения, полагает истинными)? С верою и мечтой, под хоругвями Христа творились злодеяния, вполне сравнимые со сталинскими. Христианская Европа почти два тысячелетия «то парила, то ползала» (В. Сербиненко) — кроме веры и идеалов, необходимо добротное устройство общества, что прекрасно понимал Вл. Соловьев. Он всю свою жизнь пытался скорректировать христианскую традицию, поместить ее на должном месте между землей и Небесами. Корректировал «рационалистически», надо заметить, но почему-то не вызвал неудовольствия у В. Сербиненко.