Письма русского офицера о Польше, Австрийских владениях, Пруссии и Франции, с подробным описанием отечественной и заграничной войны с 1812 по 1814 го

В городах лучшие дома — казармы или больницы. Толпы нищих встречают, провожают и всевозможными хитростями и уловками нападают на кошелек и сердце проезжего. Один пугает вас своими ранами, другой рассказывает о своем увечье, третий кричит, четвертый поет. «Вот бедная сирота! — говорит какая-нибудь старуха, подводя к вам маленькую девочку. — У нее нет ни отца, ни матери; одно сострадание проезжающих кормит и одевает ее»… Просительную речь свою говорит она целую четверть часа, а в заключение восклицает: «Дайте ей франк!» «Что-нибудь убогому старику!», «Что-нибудь бедному мальчику!», «И мне!..», «И мне!..» или «Купите у меня цветов!», «У меня сладких пирожков!», «У меня ягод» и проч., и проч. Вот что услышите, приехав на станцию. Но тут уж лучше просто давать милостыню, нежели что-нибудь покупать, ибо продавщицы цветов и лакомств с прегрязными руками и в презапачканных лохмотьях.

Странно, что во всех местах, которые мы проехали, только и видны дети да старики, женщин множество. Где ж цвет юношества? Он подкошен косою смерти на полях войны! Народ и благоденствие его поглощается военным правительством. Что есть тут хорошего, так это большие дороги: чудесные дороги! Проезжаем несколько станций, не спускаясь, не возвышаясь, все по ровной глади, как по натянутому холсту; ничто не остановит повозки, нигде не получишь толчка. Дорога чиста, как ток: на ней, как говорится, ни сучка ни задоринки. Я в первый раз отроду по такой прекрасной еду. Около себя видишь горы, а под собой не чувствуешь их. Чудесная здешняя дорога проведена в виде огромной толстой плотины или наподобие крепостного вала. В прямом направлении пробитые горы, срезанные холмы, засыпаны рвы и овраги и проложен гладкий путь, шоссе. Это шоссе в некоторых местах на два, на три и на четыре аршина от горизонта от земли возвышается. Суди ж, сколько должно было приложить тут трудов и сколько тысяч рук занято сею необъятною работою!.. Но во Франции никогда не было мало рук и счастлива была она, пока руки сии не сделались хищными, дерзкими и не окунулись в крови! Сперва руки поселян возделывали нивы в долинах и лелеяли виноград по горам; руки рабочих строили города, дома и дороги; руки ремесленников ткали прекрасные шелки свои; руки воинов поднимали оружие только в защиту отечества; руки вельмож с честью управляли шпагою и пером; а руки государя крепко держали скипетр. Тогда умы были остры, сердца веселы, души благочестивы. Франция молилась, пела и любила государей своих. Но когда это было? Очень давно!.. Настали другие времена и привели с собою другие правы: половинное просвещение затмило здравый ум; непомерная роскошь вельмож и богачей расстроила поселян и огорчила бедных; уроки лжеумствователей зажгли страсти; вольнодумство потрясло алтари веры. Тогда излишество рук, употреблявшееся на украшение областей, обращено на совершенное их опустошение. Оружие заменило и плуг, и косу, и мирный посох. Ужасная буря, возраставшая из самого сердца Франции, разрушительными вихрями понеслась по всем концам. Революцией назвали великий перелом древнего порядка вещей, ниспровержение трона и расторжение всех союзов с богом, добродетелями и тишиною.

Революция значит переворот — и конечно во Франции все переворотилось и превратилось!.. «Guerre aux chateaux (война замкам) et paix aux cabannes (и мир хижинам)!» — кричали защитники равенства под предводительством генерала Кюстина и нещадно разоряли и грабили дворцы и палаты. «Да здравствует король!» — кричали защитники трона и дрались как львы с нарушителями прежнего порядка. «Свобода! братство! равенство! или смерть!» — кричал беснующийся народ — и свобода, братство и равенство были только на языке и в мечтах, а смерть на самом деле. Война, смерть и разрушение, взявшись за руки, ходили по цветущим берегам величественного Рейна. Их след был след кипящей лавы и всепожирающей саранчи. Нож стал тогда любимою забавою безумной Франции: она резала им других и себя. Бури мятежей согнали многие тысячи народа с родной земли под чуждые небеса, конскрипция, или перепись, влекущая молодых людей поочередно на убой, повергла земледелие и хозяйство в крайний упадок. Бури, секира, дожди и времена искоренили, истребили, смыли и сгладили сады, винограды и даже следы жилищ человеческих. Левый берег Рейна, всегда улыбавшийся, видя себя столь благополучным в цветах, виноградах и жатвах своих, теперь мрачен, пуст, печален, показывает раны и опалы свои от молний мятежной войны. Вот в каком состоянии нашли мы преддверие мнимопрелестной Франции.

22 мая