Письма русского офицера о Польше, Австрийских владениях, Пруссии и Франции, с подробным описанием отечественной и заграничной войны с 1812 по 1814 го

Всякую неделю бывает гулянье в Тиволи. Мы сейчас оттуда. Какое прелестное гулянье!.. Сад — волшебный чертог! Деревья, ограды, долины унизаны, уставлены, осыпаны фонарями и плошками. На одной половине сада не было неосвещенного места, между тем как другая столько освещалась отблеском первой, что можно только было видеть темноту ее. Где ни прислушаешься — музыка! Куда ни посмотришь — танцы! В одном углу видишь фокусников, в другом — ворожей, в третьем — колдунов-отгадчиков. Картина этого общественного гулянья пестра, блистательна и разнообразна. В одном месте открытый театр, осыпанный алмазными огнями. Высоко от земли перетянуты канаты, на которых пляшут, прыгают, сидят и ложатся удивительные искусством и ловкостию смельчаки. Вдруг зашумело что-то сзади; оглянулись — пожар искусственный! Там зажгли фейерверк. Какой великолепный, пышный, разноцветный пожар!.. Золотое, лиловое, розовое пламя широкими радугами расстилалось по воздуху; алмазам, яхонтам и изумрудам подобные искры с треском и блеском летели наверх! Другой фейерверк изображал сражение. Звук, стук, перекаты грома, точно как в сражении!.. Наконец все сгорело, угасло, померкло и смолкло: общая участь всех блистательных явлений в мире!.. К 12 часам сад опустел. Вот каким гуляньем можно наслаждаться здесь за 2 франка! Сегодняшний вечер в Париже последний, завтрашнее утро застанет нас уже в дилижансе — в дороге!.. Прощай!

Выезд из Парижа

С первым лучом зари оставили мы квартиру свою, а восхождение солнца увидели уже за Парижем, по дороге в Мо. Огромный Париж со всем блеском, шумом, великолепием и миллионом народа своего скрылся от нас как волшебный сон!.. Так уходил от глаз моих прелестный Дрезден, так исчезла пышная Варшава… Не так ли, о друг мой! исчезнет и скроется от потухающих взоров и великая картина мира с священными красами вечного неба и живописными видами земли, когда душа, превратись в один последний вздох, вырвется и улетит? Прости! Такие мысли поражают меня всегда, когда удаляюсь от большого города, в шуме, блеске и вихрях которого проводил несколько дней…

ЗАКЛЮЧЕНИЕ

Восемь частей «Писем русского офицера», обещанные издателем оных, скоро отпечатаны будут и одна за другою на суд просвещенных читателей предстанут[72]. Как неопытный и еще безвестный сочинитель писем сих, с невольным трепетом ожидаю приговора оным. Утешаюсь только тем, что не корысть или другие подобные ей побуждения, но единственное желание угодить соотечественникам побудило меня писать о войне под звуком громов ее, изображать вид сражений почти в самом пылу оных, делать повсюду наблюдения и все замечания, мысли и чувства свои осмелиться излагать на бумагу. Счастлив буду, если не обманутый в надежде и цели моей заслужу благосклонное внимание просвещенных читателей. Оно послужит мне лестнейшею наградою за слабый, но усердный труд. Счастлив буду, если книга моя принесет хотя малое удовольствие вам, почтенные сыны России, храбрые воины, пожавшие лавры на родных и чуждых полях!.. Пусть напоминает она вам, отдыхающим ныне от кровавых трудов в объятиях родных и друзей, о прошлых временах грозной войны, когда смерть с огнем и громом носилась над главами вашими, когда темные ночи застигали вас в трудных походах, а зори утренние возвещали кровавые дни битв. На сырой земле было ваше ложе, под открытым небом жилище, у полевых огней пристанище! Усердно работали вы отечеству и верно служили и прямили царю! Счастлив буду, если и граждане мирные, давно или никогда не видавшие кровавых позорищ войны, получат довольно живое понятие об них из моих описаний и если хотя слабо и как будто издалека увидят в них картины великих событий чудесного превратностями и славою времени. Еще более почту себя счастливым, когда, находя в книге верное описание нравов и обычаев народов, усердную, из глубины сердца излившуюся похвалу добродетели и безщадное порицание порока, отец велит читать ее своему сыну и мать не отнимет из рук у дочери. Но свыше всех мер награжден буду, если удостоверюсь, что книга моя не недостойна быть в руках будущего Историка нашего времени и потомства. Много погрешностей найдет строгий взор разборчивости в недозрелых трудах моих, и я заранее уже взываю к снисходительности читателей.