Живя в Советском Союзе, всегда стараешься найти разумное объяснение событиям на Западе, каким-то разрозненным фактам западной жизни, до нас доходящим. В крайнем случае, списываешь всякие несоответствия на неполноту информации. Сообщения о том, с какой готовностью законно избранные правительства исполняют прихоти террористов, захвативших заложников, всегда повергали нас в глубокое недоумение. Может, мы чего недопонимаем? Ведь по идее даже в переговоры вступать правительство не вправе в таких случаях, потому что возводит этим бандитов в ранг равной стороны. Зачем же тогда проводить всеобщие выборы, если волей всей нации распоряжается любой вооруженный маньяк? Власть же в данном случае не какой-нибудь предмет, который можно временно передать соседу: «Подержите, пожалуйста, я сейчас вернусь». Но, поживши на Западе и увидев хотя бы отношение к выборам у избирателей, ничему больше не удивляешься. Почти половина их вообще на выборы не ходит — им безразлично. Какая-то часть идет по партийной обязанности, почти как в СССР. Остальные голосуют не за то, во что верят, а против того, чего боятся. За «правых», чтоб не пришли к власти «левые»; за «левых», чтоб не пришли к власти «правые». Ну, а за маленькие партии что ж голосовать, у них все равно нет шансов прийти к власти. Предвыборные манифесты читают разве что только англичане. И это — ответственное решение гражданина демократической страны, избирающего свое правительство, своих представителей?
Забавно, однако, что при этом все недовольны бесцветностью своих политиков, отсутствием у них каких-либо принципов или концепций, а часто и просто отсутствием серьезного выбора. И действительно, за исключением Садата, папы римского да Маргарет Тэтчер, профессиональный уровень здешних политиков пугающе низкий. Во Франции большинство моих знакомых голосовать не ходят — нет смысла. Несмотря на обилие политических партий, существующих более всего для собственной забавы, практически есть лишь две реальные силы, и обе объективно просоветские. Для одной — самый большой враг в мире почему-то США (видимо, по принципу басни Крылова: для мышей «страшнее кошки зверя нет»).
«Величие Франции», по их мнению, состоит в том, чтобы всегда поступать наперекор интересам демократического мира, благо этот мир не собирается их оккупировать и ссылать в Сибирь. Для другой самый большой друг на земле Советский Союз. При этом, насколько я могу судить по печати и своим довольно многочисленным выступлениям во Франции, население настроено отнюдь не просоветски, то есть разрыв между желанием избирателей и политикой, проводимой выбранным ими правительством, колоссальный. Эти две вещи существуют как бы независимо друг от Друга.
Избиратель разочарован — что толку ходить на выборы? Все равно ничего не переменится. Но позвольте — не вы ли такое положение создали, выбирая по принципу наименьшего из двух возможных зол? Разве у вас нет права (и ответственности, добавлю я) гражданина своей страны обеспечить правительство, соответствующее вашим верованиям? Ответ, который я обычно слышу на этот вопрос, пугает меня своим сходством с рассуждениями советского человека: «А что я могу сделать один? Что может сделать даже маленькая группа людей? Большинство ведь все равно поступит по-старому».
Другой пример западного правосознания еще разительней. Я имею в виду попытку решать законодательно проблему абортов. Безусловно, вопрос этот необычайно сложен, и Боже меня избавь обсуждать его сейчас по существу. С обеих сторон накопилось столько эмоций, что глаза выцарапают. Но одно дело спорить, взывать к чувствам, верованиям, разуму или совести, другое дело ставить этот вопрос на голосование. Получается такая же бессмыслица, как если бы мы решали голосованием вопрос: есть Бог или нету, а результат издали бы в виде закона. Между тем одна из старейших европейских демократий — Швейцария — именно так и поступила, проведя референдум. Результат: 80 процентов против абортов, 20 процентов за — годится разве что для размышлений, но никак не для занесения в скрижали закона. Ведь если 80 процентов населения не хочет делать абортов, так их никто и не заставляет и заставить не может, каков бы ни был результат опроса. Однако какое же они имеют право решать за тех, кто хочет? Принуждать кого-то принимать насильно их верования и нравственные решения? Этот вопрос можно решать только за себя, но не за своего соседа.
Боюсь, что представление о праве здесь еще примитивней, чем у советского человека. Допустим, что в Конституции США записано «право на стремление к счастью». Что это должно означать, представить себе трудно. Счастье, как известно, всего лишь мимолетное психическое состояние, причем некоторые люди органически к нему не способны. Зато есть довольно много людей, у которых такое «стремление» неизбежно приведет к конфликту с законом. Допустим, кто-то обретет счастье, лишь убив свою жену. Считать это его правом?