Письма русского путешественника

Не знаю, может быть, четырех лет для того недостаточно, но пока что я капитализма здесь не обнаружил. То есть, конечно, никто не запрещает вам открыть свою лавочку, но ведь и в Польше это не возбраняется, и в Югославии. Да и в СССР можно иметь, скажем, частную мастерскую по ремонту обуви. Доходов только это не приносит ни здесь, ни там. Я что-то не слышал о недавно разбогатевшем промышленнике. Подавляющее большинство новых богачей — это люди, занятые развлекательным бизнесом: певцы, музыканты, писатели, актеры, футболисты, ну и их агенты, антрепренеры, юристы, скупщики и продавцы предметов искусства и роскоши, владельцы стадионов и тотализаторов. Промышленность давно уже стала уделом неудачников, задавленных с одной стороны государством, регламентациями и налогами, а с другой — профсоюзами. Да их уже и нет практически, этих частных владельцев предприятий, капиталистов. Промышленность или национализирована, или находится в коллективном владении. И то и другое приводит примерно к тем же результатам, что и в СССР, то есть к «коллективной безответственности», полной незаинтересованности служащих, нерентабельности и некомпетентности.

Конечно, мое знание этих вопросов очень ограничено. Это не столько знание, сколько впечатление, да и то в основном впечатление от жизни в Англии. Я далек от намерения проводить серьезный экономический анализ с таблицами и диаграммами. Признаться, я в них не очень верю. Почувствовать психологическую атмосферу кажется мне значительно важнее. Вот ведь и медики иной раз поначертят кривых да таблиц температуры, давления, анализов, и все вроде бы ничего, так, маленькие отклонения без какой-либо научной причины.

А между тем больному все хуже и хуже. Со стороны же поглядишь: «Э, да он у вас, братцы, не жилец…» И точно, смотришь, скапустился человек через какое-то время.

Пожалуй, самый значительный материал для наблюдений получил я от издания своей книги в девяти различных странах. Поначалу очень мне не хотелось ее писать. Старое ворошить и вообще-то приятного мало — тем более мое беспросветное. Хотелось все скорее забыть и жить заново, не оглядываясь, будто только что родился. К тому же и писать я не люблю, просто весь организм сопротивляется этому занятию. А кроме всего прочего, устал я в то время смертельно: ведь безо всякой передышки, после шести лет тюрьмы да полугода лихорадочной гонки по всему миру хочется наконец и отдохнуть. Уговорил меня товарищ:

— Пока не изложишь подробно все как было — не будет тебе житья все равно. Замучают расспросами. Ведь сколько ни выступай да ни беседуй с журналистами, остается что-то недосказанное, что только разжигает их любопытство. А напишешь — словно щитом прикроешься этой книгой. Они к тебе с расспросами, а ты им- книгу.

Контракты подписали быстро. Издатели торопили, справедливо указывая, что интерес здесь долго не держится. Для их коммерческих целей чем быстрее опубликуешь, тем лучше. Словом, получилось так, что написать нужно за три с половиной месяца. Вряд ли я осилил бы это, если бы не мои английские друзья — Черчилли, предложившие мне коттедж в своей усадьбе и гарантию полной изоляции.

— Если действительно хочешь быстро написать книгу, — говорил Уинстон, — полностью изолируйся. Никому не говори, где ты, не звони и не давай телефона. Исчезни. Ну, а пищей и всем необходимым мы тебя снабдим.

Я согласился. И хоть мои хозяева за карантином не следили, оставили это на моей совести, я все же старался соблюдать его как можно строже, понимая справедливость такого совета. А пуще всего боялся я не уложиться в установленный срок, подвести издателей. Очень мне не хотелось оказаться «неделовым», ненадежным. Вот — скажут — русские все такие, нельзя с ними дела иметь. Было это моим первым столкновением с «деловым миром», и все наши советские легенды о капитализме настроили меня на сверхсерьезный лад.