Письма с Дальнего Востока и Соловков

1936.ІѴ.27—28. Соловки. № 59. Дорогая Аннуля, только что вернулся с зачетов–экзаменов по курсу химии и технологии водорослей, который провел на курсах йодных мастеров. Вероятно это впервые в мире организованы курсы по такому специальному предмету, как водорослево–иодная промышленность. Мои слушатели—рабочие и др. служащие учреждения, в котором работаю. Отвечали, конечно, неважно. Ho вопросы, на которые надо было дать ответы, по существу трудные — из ботаники, химии, коллоидологии, физики и технологии; можно с уверенностью сказать, что средне–интеллигентный человек на них не дал бы ответа никакого. И потому ответы экзаменующихся приходится считать не плохими, несмотря на желание получить лучшие. Растет смена, и хочется освободиться от долга, лежащего на плечах, чтобы передать выполнение его новым людям. Было бы положено начало, а дальнейшее зависит от них самих—расти и укрепляться. Индусская мудрость заповедует видеть в окружающих своего ребенка, родителя, братьев и сестер и вообще близких, — не в отвлеченном смысле всеобщего братства, а в конкретном — представить, что это в самом деле один из тех, кого любишь. Очень чувствую смысл этой мудрости. Правда, не могу (и не хочу) простирать ее решительно на всех, но в отношении очень многих подумаешь, что кто‑нибудь из дорогих мне мог бы быть в таком же положении, как встретившийся со мною на жизненном пути человек, и стараешься сделать что‑нибудь для него. Конечно, это проходит незамеченным, и другие не вникают в мотивы поведения; но тем лучше, т. к. это делается вовсе не для того, чтобы быть понятым. Мне отвратительна филантропия и покровительство, унижающие человека, и дающего и принимающего, во имя отвлеченного понятия о долге. Ho здесь речь идет о непосредственном движении в данный момент и к данному человеку. IV.29. Только что получил твое письмо от 15 и 20. IV. № 15, со снимком башни, но без цветка папируса. Впрочем, я видел цветы папируса: небольшие кисточки, невзрачного вида, расходящиеся пучком из начала листа, т. е. у места расхождения зонта; цвет сначала грязнозеленый, а потом бурый. Ты пишешь, что не получила мое № 55 с портретом; но я до сих пор не знаю, получил ли Кира мой портрет в № 45 и вообще, все ли письма мои получаешь. Ведь следить нетрудно, по номерам, причем в месяц одно письмо маме, а тебе 3. — Безпокоят меня болезни ваіщ Мика, Оли, мамы твоей, моей, и твоя, хотя ты и скрываеші ее от меня. Жалею, что за неимением материала не могу связать чего‑нибудь маленькому. Напрасно ты думаешь, что я ослб; я писал, что не увижу маленького в том смысле, что не)вижу в его первоначальном виде, а о далеком будущем задумьваться считаю безцельным. Сплю я достаточно, т. е. для своеп возраста и условий жизни, и в случае потребности могу спать ѵ больше. Сейчас приходится несколько напрягаться в виду окснчания месяца, подготовки к весенней кампании по сбору всдорослей и наступающему 1 мая. Относительно моего портрета поступай как хочешь, т. е. хочешь — оставь его у себя, хочеші—дай Васе, можешь снять фотокопию. Рисовал этот портрет гот самый художник, который делал и первый, мною присланный Оле. Что же касается глаз, то я же не вижу своих глаз, но 5ыть им особенно веселыми как будто не от чего (малого размфа — от очков). Глаза Мики меня безпокоют во всяком случае гораздо более, чем мои собственные. — О книжке Павлинов*[2342] я писал уже дважды, если не трижды, повторяться не буду. Ее следует хорошо усвоить всем детям, т. к. уметь рисовать совершенно необходимо в работе любой, это так же необходимо, как быть грамотным и знать арифметику. — Получили ля вы мои зарисовки полярных сияний (в письме № 57)? У нас тут последние дни идет уборка и всяческая подготовка к I мая; что же до меня, то помимо усиленного проведения плановой работы спешно со своими помощниками готовлю иодистую медь — «подарок» к I мая. I. V Сегодня и завтра нет работы, мы живущие вне Кремля, должны сидеть «дома», а живущие в Кремле не выходят оттуда. Поэтому была бы полная тишина, если бы не наладили громкоговорителя, который слышен мне через три деревянные перегородки и гремит без передышки с утра до ночи. Сижу и думаю, что вы сегодня вероятно собрались все вместе. Спрашиваешь о греческих стихах В. Иванова[2343]. Я не помню их. Что же касается до расхождений переводов, то вероятно переводчики несколько подзабыли греческий язык, это во первых, а во вторых греческие слова богаче содержанием, чем современных языков, и потому переводчик из комплекса разных значений, имеющего однако ценность как целое, вынужден выбирать какое нибудь одно, по своему усмотрению, и потому разные переводы могут быть равно–ценны или точнее сказать равно–совершенны [?] Вообще, перевод с языка на язык, особенно с языка древнего, невозможен; может быть или просто порча, или родственное сотворчестіво (Жуковский), т. е. создание заново произведения, — хоть и тесно связанного с данным. Чтобы дать понятие о произведении точное, необходим не перевод, а обстоятельные комментарии, но тогда поэтические достоинства, конечно, исчезают безследно. Ѵ. З—4. Сегодня и вчера слушал по радио романсы Іурилева и Алябьева и погрузился в воспоминания о прошлом. Романсы эти написаны во времена моей бабушки Анфисы Уаровны и второй жены деда Ивана Андреевича — Елизаветы Владимировны, бывшей подругою и родственницей первой. Анфиса Уаровна была музыкальна, а Елизавета Влад. — и хорошей музыкантшей. Они обе пели и играли, и романсы эти создавались возле бабушек. Относительно Алябьева не знаю, а Іурилевы, отец и сын, романсист, был* другом семьи, постоянно бывал в доме прадеда и деда, принося с собою для первоначального просмотра вновь написанные вещи. Их там проигрывали, пели, обсуждали. Один из романсов Іурилева был посвящен Елиз. Влад., но рукопись сгорела на Пресне в 1905 г. Сестра Елиз. Влад. — Александра Влад, была превосходной музыкантшей и разъезжала по всей России со своим мужем — певцом, Іотлибом Федоровичем Пе- коком, которого ты раз видела, уже совсем старым. А–дра Вл. была покровительницей моего отца и тети Юли, когда их преследовала мачеха, даже разсорилась из за этого с сестрой; она была в юности очень дружна с Анфисой Уаровной. Дочь Пекоков Александра Іотлибовна, которую называли Алина, была близка с тетей Юлей. Получила прекрасное вокальное образование у своего отца, профессора пения, завоевала себе большой успех на сцене и затем, по настоянию отца, уехала прославляться в Италию. И прославилась — как певица Scala в Милане под псевдонимом Алина Марини, но в Россию уже не вернулась, мать же всю жизнь терзалась, ожидая ее с лета на зиму и с зимы на лето в течение 20—25 лет—так и умерла не увидев дочери. Как было тяжело видеть страдания и ожидания бабушки Алекс. Владимировны и сознавать, что дочь ее не возвращается и не едет вовсе не случайно; но всю жизнь она переписывалась с матерью. — Крепко целую тебя, дорогая Аннуля. Вот куда завели меня эти романсы, в горе и страдания. Времена меняются, отстраиваются, разрушаются и снова отстраиваются дома и улицы, проходят моды и появляются новые, проводятся телефон, трамваи, метрополитен и троллейбусы, а страдания остаются все те же, — были, есть и будут, и не помогут против них удобства и технические совершенствования. Поэтому надо быть бодрым и жить в работе, принимая удары как неотъемлемую принадлежность жизни, а не как неожиданную случайность.