Письма с Дальнего Востока и Соловков

Мне хотелось бы, чтобы ты и дети читали >ту поэму, вспоминая обо мне, так как она очень передает м<А внутренний мир, — хотя и не во всем, т. е. не передает моего сгношения к природе. Ho все же, если вы хотите понимать с^рой моей души, то у Руставели он выражен особенно внятн·. Правда, Бальмонт обальмонтил это монументальное создаіие XII века, сделав величественное—салонным, но все же лучше такой перевод, чем никакого. Твое письмо от 16. VI М5ня огорчило, когда я узнал, что мамы нет в Посаде и что маленький будет еще где‑то отдельно. Мне хочется, чтобы вы блли все вместе и чтобы маленький набрался ранних впечатленій от дома. Ho письмо от 26. VI исправило дело, и я очень рід, что вы собрались вместе, жаль только, что нет Мика и Кіры. Мама и вы все смотрите на цветы, мне это гораздо пріятнее, чем смотреть самому. Да и Васюшка будет чаще дома. Письма Наташи я не получил, как, повидимому не получили моих писем мама, Вася и Наташа. Подожду немного, м. б. они и дойдут до вас, а ваши до меня: получение писем в обращенном хронологическом порядке у нас здесь дело очень обыкновенное. — Если увидишь Е. М., передай ей мой привет и скажи, чтэ я часто вспоминаю ее. В частности, меня безпокоит кончина ее приятельницы, забыл как ее звали, жены Н. В.[2354] Передай привет также Т. И. и А. И. Спрашиваешь о водорослевой работе. На командировках я бываю, но на короткое разстояние. К тому же на Соловках больших разстояний нет и нет места, куда было бы нельзя дойти пешком в несколько часов. Это уютно, и если бы Соловки не были Соловками, то вполне соответствовало бы моему эллинскому миропониманию. He люблю безграничных пространств и безформенности, ищу великого, а не большого, а малое пространство легче воспринять, как великий мир, чем большое… Мне часто вспоминается кончина папы. У него были не то сны, не то видения — путешествия, или скорее кочевья в безграничных азиатских пространствах. И его ужасала мысль об изобилии. «Вот, обычно думают, что человечество погибнет от недостатка, говорил он, а мне стало ясно, что оно погибнет от изобилия». Много меня пугало с детства, казалось—врывается неоформленный хаос, с которым не справишься, который не освоишь. Іде нет композиции, там нет и понимания, а композиция предполагает ограничение. Что самое главное в художественном произведении? —Рама, рампа, пределы во времени, начало и конец. Если нет ограничения, то невозможно и умиротворение. Умение ограничить себя — залог мастерства (Іеге).

В себе я боролся всю жизнь с безграничностью, и кажется безуспешно, в этом моя слабость. —Хочется закрепить (это из другой области) нечто о папе. Когда я был в Тифлисе, опасность по утверждению врачей, миновала и мше было сказано, что я могу спокойно ехать, вернуться к своим студенческим обязанностям. Поехал. Сижу раз у себя в комнате, за большим столом перед окном. Было светло еще. Пишу. Как‑то утратилось сознание, где я нахожусь, забылось, что я далеко от Тифлиса и что я вырос. Рядом со мною, слева, сидит папа и внимательно смотрит, как это было нередко, когда я учился в гимназии, ничего не говорит. Было так привычно для меня, что я не обращал особого внимания, только чувствовал себя хорошо. Вдруг я сообразил, что я ведь не в Тифлисе, а в Посаде, поднял голову и посмотрел на папу. Вижу его вполне ясно. Он взглянул на меня, видимо ждал, чтобы я понял, что это он и что это удивительно, и когда убедился, то внезапно его образ побледнел, как бы выцвел, и исчез—не ушел, не расплылся, а стал очень быстро утрачивать реальность, как ослабляемый фото- графич. снимок. Через несколько часов я получил телеграмму, извещавшую о кончине папы. — Знаешь, усопших я ощущаю гораздо живее, чем знакомых, с которыми разстался, — кроме вас, домашних. Знакомые всплывают как бледные тени, а умершие ощущаются изнутри. Однако, не думай, что я болен. Я вполне здоров и даже не хвораю обычными мелкими болезнями, живу гладко, несмотря на усиленную работу, дневную и ночную. Водоросли мои расширяются и углубляются, хотя и медленно, но крепнут и переходят в производство. То, что два года тому назад было смутною мыслию, сейчас запаковывается в ящики и даже отсылается на материк. Ho мысль влечет все дальше, к большему, к более углубленному и к лучшему. Крепко целую тебя, дорогая. Распустилось много (в этом году) прекрасных кашек розовых и белых, но не удается побыть среди них. Еще раз целую.

Дорогой Мик, присылаю тебе стихи, написанные для тебя.

XXV.

Он был охвачен жаром — знать.

Еще ребенку — не подстать

Круг детских песен и забав.

Он научился пылкий нрав

Таить под черствою корой.

Один, угрюм, своим не свой,

Всходил он на лесной бугор,

Вперяя вглубь сверлящий взор.

Упорной думою пронзен,

Вскрыть мерзлоту пытался он.

Какие силы вознесли

Те булгоняхи, грудь земли?

В бугре из мха, ином на ви/?

Он расчищал олений мох.

Но, хрупкий, быстро изнемсг

И выбился из детских сил...

Хрустальный купол простуіил,

— Заголубевший небосвод.

Но небеса — не тот же ль лец?

Быть может, искры пузырьюв

Замкнуты в ледяной покров

Пустоты в бирюзовой мглеі

Изъяны в горнем хрустале?