Письма с Дальнего Востока и Соловков

1934.III.18 2 хаса ночи. Сковородино, ОМС. Дорогая Аннуля, если бы вы могли чувствовать и понимать, как я люблю всех вас и как страдаю за вас, то вам было бы легче. Ho я не знаю, чем помочь вам и не знаю даже, чем выразить свою любовь. Знайте только, что вы для меня дороже жизни, и я всем бы пожертвовал для вас, лишь бы вам было легко и хорошо. Ho я не умею и не привык говорить об этом, и потому не находится слов, чтобы высказать свое чувство. Каждого из вас я мысленно по многу раз в день представляю себе и ласкаю, как могу, и по каждому сердце болит по своему. Скажи об этом детям, как умеешь. Писать им не могу, да они еще малы, все, начиная с Васюшки, и не поймут моих слов, — может быть поймут когда‑нибудь потом, когда выростут. Крепко–крепко целую каждого из вас, но не знаю, чем мог бы порадовать. Да и писать не о чем, так живу без событий, если не считать событиями явления в кристаллах и различные новые явления при замерзании воды и грунтов. Мне тяжело, что живется спокойно и мирно, когда вы, мои дорогие, страдаете. Я принимал за это время удары за вас, так хотел и так просил Высшую Волю. Ho вот опять вам тяжело, и я не могу облегчить ваше положение. Te пустяки денежные, которые я посылаю вам, конечно мало принесут вам пользы, но мне хочется, чтобы вы знали о моей заботе, поскольку она возможна. Беречь деньги мне негде, тратить—не на что, питаюсь я не только достаточно, но и чрезмерно, так что часть своей еды каждый день отдаю кому- нибудь. И на Лубянке было также, я раздавал пищу. Особенно приятно мне было давать мальчишкам, которые были голодны и которые напоминали мне о моих собственных. Что касается сбережений на лето, то не стоит думать с сбережениях и урезывать себя. Пожалуйста не скупитесь, деіьги тратьте и по возможности не голодайте. Придет лето, и то‑нибудь с денежными делами сделаете помимо того, что пспучаете сейчас.

Относительно книг я принял кое каіие меры, посмотрим, что из этого выйдет. Во всяком случае не унывайте. Скажи деткам, что как‑нибудь устроятся наши; ела, пусть живут бодрее и радостнее настоящим.

1934.ІІІ.20. Позавчера мне привезлі из Свободного три твоих письма. Сами по себе эти запозділые письма были бы удовлетворительны в смысле вашего настроения, но читать мне их было особенно грустно, т. к. из боле поздних писем, присланных непосредственно в Сковородню я уже знал о конце вашего спокойствия. Сообщаю тебе, что мною послано заявление в Свободный и относительно книг і относительно вашего приезда сюда. По первому вопросу предгринята еще одна мера. Для вас у меня тут накопилось много сахара, т. е. по моему масштабу много. Напиши, можно ли прислать его, или стараться хранить здесь. Дело в том, что хранись мне его почти негде, да и неловко держать у себя запас сахара В свое время я получу снова, так что хотел бы прислать этот детям. Пожелай Мики- ной Кате здоровья.

Меня безпокоит Васюшка, как бы подправить его, он ведь в опасном возрасте, когда особенно требуется питание. Писал я тебе, чтобы ему давать перед едой вина, это будет ему полезно.

Живу я здесь попрежнему хорошо: вожусь со льдом во всех видах, много, хотя и очень плохо, рисую, и жалею, что не умею лучше, да и нет приличных рисовальных перьев, бумаги и туши, кое что пишу по работе, сейчас во многом занят составлением докладцев, которые вероятно поедут с нашим директором в Академию Наук на мерзлотный съезд. С директором станции Н. И. Быковым, его семьей и заместителем директора отношения хорошие, и Быковы всячески стараются скрасить наше существование. Сейчас Н. И. уехал в Свободный, а потом вероятно поедет на I½ —2 месяца в Москву и в Ленинград. Снег тут почти стаял, днем на солнце тепло, или почти тепло, но по ночам 30–градусные морозы. Написал я: «снег стаял». He «стаял», а испарился, как это бывает обычно здесь.

Крепко целую тебя, дорогая; береги себя и детей. Кланяйся маме. По вечерам смотри на звезды. Я каждый день в наши 10, 12 часов смотрю на Пояс Ориона; но это для вас слишком рано (по вашему б ч. вечера). Иногда смотрю в I час ночи, по вашему в 7. Еще раз целую.

Получила ли ты часы?

П. Флоренский