Письма с Дальнего Востока и Соловков

1935.1.3 Соловки. Дорогая Аннуля, ты напрасно думаешь, что я не получаю твоих писем. Повидимому получаются все, но ты узнаешь об этом поздно, не ранее 1—1½ месяцев после их написания. Ведь письмо идет обычно около 15 дней, а мое ответное вероятно и дольше. Вот и выходит не менее месяца. Чтобы у тебя не было сомнений, начни нумеровать письмо. И я тоже буду ставить номера. Это письмо с Соловков — 6–е: одно за октябрь, одно за ноябрь, 3 за декабрь. Навигация у нас, кажется, кончилась или кончается на днях; следовательно с письмами теперь будет задержка. Посылки твои я получаю, в частности получил и последние 2 посылки—с теплой одеждой, папиросами, шапкой и проч. Меня очень смущают твои посылки. Зачем вы отказываете себе во всем и посылаете мне столько дорогостоящих продуктов? Что же до теплой одежды, то присылка ее меня даже раздосадовала: ведь у меня есть теплая одежда казенная, а хранить мне одежду негде, если же придется переезжать на другое место, то нести свои вещи я просто не смогу. Надо употреблять все усилия, чтобы было вещей как можно меньше. Спрашиваешь о валеных сапогах. Ho ведь я же писал тебе, что у меня есть казенные, выданные из предприятия, в котором я работаю. В них я и хожу. Впрочем, здесь такой недопустимо теплый климат, что можно ходить и без теплого: на дворе температура лишь немногим ниже нуля и иногда почти на нуле. Бывает и хэлодно, но не от мороза, а от ветра; особенно, когда ветров было больше и они были сильнее, было по–моему гораздо холоднее, чем теперь. Еды мне теперь стало нужно меньше, чем ранее, когда я приехал наголодавшись: вероятно отъелся уже. Присланное вами уничтожаю вместе с тем или другим из живущих со мною или приходящих навестить; но грустно при этом, іспоминаю о тебе и о детях. Вот почему я даже рад прекращению навигации и вытекающему отсюда прекращению посылок. В частности, зачем ты покупаешь мне дорогие папиросы. Конечю, мне приятно бывает угостить ими какого‑нибудь гостя, но все же, лучше, не траться на них и угощай чем‑нибудь маленьких. — Получил письмо от Кирилла, оно меня порадовало: вадно, он вырос и окреп, его работою я доволен, только вот помочь ничем ему не могу, даже советом, т. к. нет под руками нужгых книг. Надеюсь, впрочем, он теперь и сам будет находить себе нужные сведения. Ho смущает меня, что дети не знают яностранных языков, а заниматься научно без иностранной лигературы совершенно невозможно.

Вероятно ты хочешь знать, что я делал последнее время. Работал в лаборатории, как в нашей иодпромовской, так иногда и в центральной, где обстановка более похожа на лабораторную; все это в связи с производством иода. Затем читал лекции по математике в математическом кружке. Готовил программы к большой работе по переходу производства к т. н. комплексному использованию водорослей, т. е. такому, при котором все составные части водорослей оказываются использованными; вскоре придется выступать с соответствующим докладом в ИТР с целью поставить задач> о водорослевой промышленности на проработку. Если это осуществится, то будет занятие сколько‑нибудь ценное и осмысленное. Вообще же день проходит бессодержательно и крайне быстро: толчея и нет тех результатов, которые он должен был бы принести по замыслу, — слишком все неорганизовано еще, а м. б. и наоборот. Если увидишь Л. К., то скажи ему, как мне тяжело думать, что я в его глазах оказываюсь не таким, каким он меня считал и что жалею о своей бесполезности в его работах как по Техн. Энциклопедии, так и литературно–научной. Ho, конечно, нарочно не стоит беспокоить, у него и так достаточно своих хлопот и дел. Пережили мы самые короткие дни, теперь темнеет уже явственно позже. Помню, 22 декабря, в самый короткий день, я вышел взглянуть на солнце. В 12½ часов, т. е. по солнечному за ½часа до полудня, солнце еще не вышло, а было только небо, видимое сквозь разрывы туч, как расплавленный металл. Ho целый день, целые дни здесь сумеречно: «Ни свет, ни тьма, ни день, ни ночь» [2183]. Работаем даже и теперь все время при электр. освещении. Ho эта почти полярная сплошная ночь совсем не такова, какою я тедставлял ее себе: это не ночь, а сумерки, но растянутые на цшый день. —А сегодня, вот, 1935.1.7. была удивительная заря в 4½ часа дня—ярко–малиновая полоса, какой у нас никогда я не видывал, а над нею плотное сизое облако—облачньй покров по всему небу. Удивительный цвет, удивительное зрелмце! Крепко целую тебя, милая Аннуля, будь здорова, не скучав, радуйся нашими детками.