Письма с Соломоновых островов

Признаюсь, я не расслышала, о чем еще говорил Анджей, так как все мое внимание привлекла великолепная, очень большая бабочка с крыльями цвета старинного золота. Это чудесное насекомое сверкало на солнце, как драгоценное сокровище, и перелетало с цветка на цветок, порой опускаясь на них, но большей частью паря в воздухе над чашечкой, и, слегка размахивая крыльями, выпивало из нее нектар. Крылья у бабочки были больше моей раскрытой ладони; сидя на цветке, она полностью накрывала его собою. Я очень жалела, что оставила в чемодане мой шелковый сачок, так как легко могла бы поймать ее и поместить в коробку для бабочек. Насколько я припоминаю по урокам зоологии, это была, вероятно, самка Ornithoptera victoriae.

Погнавшись за бабочкой, я услышала в густых зарослях такой громкий птичий гомон, что невольно направилась в его сторону. Пройдя несколько десятков шагов, я вышла на небольшую полянку, посередине которой стояло одинокое развесистое фиговое дерево. На его повисшем суку я увидела огромное гнездо стайных воробьев. Гнездо прикрывала общая кровля длиной более метра, такая толстая, что производила впечатление копны сена, разложенной на суку. Под этой стрехой находилась, пожалуй, целая тысяча плотно соприкасающихся между собою гнезд. Мажешь себе представить, сколько там было писка, чириканья и трепыхания крыльев! И тем не менее все это птичье царство жило в полном согласии, хотя порой случались кратковременные раздоры. То две самочки подрались между собою, то какой-то старый воробей настиг молодого самца-кавалера, который пытался увести у него ветреную супругу. Кавалеру попало по хохолку, так что только перья полетели, а самочка тихонько забралась в гнездышко и своими бисерными глазками с красной каемкой внимательно наблюдала, как ее злосчастный поклонник увертывался от клюва разгневанного супруга.

Все эти «соседские распри» и «супружеские раздоры» тонули в общем гомоне. То и дело прилетали новые стаи, в то время как старые с громким чириканьем улетали за высмотренной заранее добычей. На обратном пути я увидела более десятка дынных деревьев, столь плотно облепленных этими маленькими и юркими птичками, что под подвижной массой тел и перьев нельзя было разглядеть самих плодов. Папайя — излюбленное лакомство стайных воробьев, и человеку приходится изрядно потрудиться, чтобы защитить великолепные плоды этого дерева от ненасытных маленьких хищников.

Близ нашего лагеря я случайно забрела в банановую рощу и на спелых плодах увидела стаю больших зеленых попугаев, среди которых кое-где попадались красные особи. Своими крепкими клювами попугаи с удивительной ловкостью сдирали кожу с плодов и лакомились их нежной и ароматной мучнистой мякотью. Они ели быстро и жадно и только желтыми глазками подсматривали, не спешит ли часом человек, чтобы прогнать их. Птицы соблюдали полную тишину, только иногда раздавалось довольное шипение или, вернее, скрежет, похожий на трение железа о железо. Но вот их желтые глазки высмотрели меня в зарослях. Красные попугаи тут же бесследно исчезли, а зеленые, взлетая, подняли такой галдеж, что я чуть не оглохла. Лишь позднее миссис Фокс объяснила мне, что зеленые попугаи — самцы, а красные — самки. Последние весьма пугливы и избегают людей. Когда они устраивают гнезда, для которых собирают массу материала, увидеть их можно очень редко.

Я пришла на территорию лагеря, когда все (то есть папа, пастор, его жена и Анджей) сидели в палатке-столовой, наклонившись над картой, разложенной на столе. Они были так поглощены ее изучением, что сразу не заметили моего прихода. Только миссис Фокс, очаровательно прищурив глаза, одарила меня улыбкой. Она помогла приготовить кофе, расспрашивая, где я была и рассказывая о нравах стайных воробьев и попугаев. Позднее, за кофе, было решено, что наши мужчины отправятся на разведку в глубь острова, а я останусь еще на несколько дней в Моли, чтобы пополнить запасы провианта, уничтоженные нашествием свиней. Я сперва противилась, доказывая, что как фотограф экспедиции должна постоянно сопровождать ее, но после того, как миссис Фокс пообещала мне показать разные любопытные вещи в окрестностях, сдалась.

Около полудня к столовой подъехал старый, Скрипучий «форд», на который погрузили часть снаряжения, затем на труде всевозможных вещей усадили обоих ученых. Несколько прощальных окриков, последних напутствий, взмахов руками — и «форд», громко пыхтя и фыркая, тронулся с места. Водитель, молодой и крепкий меланезиец, не наехал на лежавшую в яме тучную свинью лишь потому, что сумел ловко обогнуть ее. При этом машина резко накренилась, закачалась, словно корабль во время шторма, расшвыряла кучу кокосовых орехов, а затем исчезла в чаще деревьев.