Письма с Соломоновых островов

Папа нарисовал весьма мрачную картину, и я было подумала, что в гневе он сильно преувеличивает, но уже на следующий день убедилась в правоте профессора. Когда с группой развеселившихся девушек я возвращалась с утреннего купания в заливчике, из-за кустов вышла полная белая женщина в одежде, совершенно неподходящей к условиям тропической жары на Улаве. На ней было какое-то тяжелое, старомодное платье, тесно облегающее шею и торс, с широкой, расклешенной юбкой до пят. Женщина появилась так неожиданно, что шедшие впереди девушки чуть не столкнулись с ее могучим бюстом, взвизгнули и в панике разбежались, испуганно крича:

— Ху’а аха па’эва! Женщина, что растерзывает акул!

Слова эти послужили сигналом остальным девушкам, которые в испуге разбежались, скрывшись где-то в кустах. Ничего удивительного в этом не было: ведь для них полнотелая миссионерка послужила воплощением «женщины, растерзывающей акул-опекунш», согласно местным верованиям занимающей видное место среди духов.

Владелица тщательно застегнутого платья, казалось, была застигнута врасплох подобной реакцией, так как некоторое время оробело следила за убегавшими. Но вскоре, повернувшись в мою сторону, она скривила в злой улыбке свои бескровные губы и нравоучительным тоном стала читать мне проповедь о греховности женщин, обнажающих свое тело. То, что здешние девушки, визгливо трещала она, ходят обнаженными, вполне понятно, так как они никогда не слышали слова божьего, но что европейка публично оголяет свое тело перед аборигенами и возбуждает их греховные инстинкты — это уже вопиет к небу, и удивительно, как это святая земля еще не поглотила меня до сих пор. Затем, чуть ли не давясь от злости и возмущения, она стала осыпать меня страшными проклятиями, грозить геенной огненной и всевозможными муками как при жизни, так и после смерти.

Сперва я слушала все эти бредни с любопытством и даже с интересом, не лишенным иронии, так как такого рода поведение миссионерки по отношению к совершенно чужому ей человеку доказывало полное отсутствие у нее элементарного такта, тем более что ни своим поведением, ни одеянием (на мне был широкий купальный халат) я не давала ей никакого повода для столь вульгарного выпада. Однако я терпеливо ждала, пока она выдохнется и замолчит, после чего вежливо сказала:

— Знаете ли вы, что мы находимся сейчас на территории, где все женщины могут ходить совершенно обнаженными, абсолютно не опасаясь встретить мужчин? Эта местность предоставлена в исключительное пользование женщин. В заливчике они могут свободно купаться, что охотно делают, и даже по нескольку раз в день. Советую избегать оскорбительных эпитетов в ваших проповедях, так как местные жители очень чувствительны к ним и это может причинить вам немало неприятностей.

Высказав все это, я учтиво поклонилась, тщательно завернулась в халат и пошла по тропинке. Но стоило мне пройти мимо остолбеневшей миссионерки, как она внезапно сорвала с меня халат, бросила его на землю и хотела растоптать. Однако ей не пришлось исполнить свое намерение, так как и меня обуял гнев. Я метнулась словно раненая рысь, схватила святошу за руку, затем повернулась к ней спиной и красивым классическим броском через плечо повалила на песок. Признаться, мне очень хотелось окунуть ее в заливчик, чтобы она хоть раз в году смыла грязь со своего жирного, дурно пахнущего тела; надеюсь, впрочем, что это сделает за меня кто-либо другой. Я уже было собралась уходить, но, увидев, как эта обиженная природой женщина беспомощно барахтается на песке, неловко перебирая толстыми ногами, пожалела ее и помогла подняться. Я изрядно намучилась — в ней было, пожалуй, сто пятьдесят килограммов живого веса, но теперь она, по крайней мере, покорно подчинялась моим усилиям. Когда наконец я подняла миссионерку на ноги, она взглянула на меня, словно побитая собака, и, ковыляя, молча побрела в селение.

После завтрака папа и Анджей заставили меня привести в порядок нашу хронику и разобрать записи, которые они вели во время последней поездки. С хроникой я справилась быстро, но когда принялась разбирать записи папы, то нашла в них такие любопытные предания и легенды, что забыла обо всем на свете. От этого увлекательного чтения меня оторвали чьи-то чужие голоса. Я посмотрела в сторону непрошеных гостей. У самого столика (заваленного сейчас грудой карточек), который мы поставили под крышей беседки перед домиком, стояла молодая, высокая и очень красивая белая женщина, а рядом с ней худой, хилый мужчина. Мое внимание привлекло странное, старомодное длиною до пят платье женщины, плотно застегнутое под шеей, тогда как белый полотняный костюм мужчины имел такой вид, словно его только что купили в самом современном салоне мужских мод. Позади гостей толпились хихикавшие втихомолку местные девушки, среди которых я увидела Даниху и Упвехо.