Письма с войны

- К «Бабушке»? – переспросила Реджина, наклоняясь к ребенку, в мягком голосе не осталось и следа от звенящей несколько секунд назад ярости. – Очень мило с твоей стороны пригласить меня, Роланд.

- Он настаивал, – пояснил мужчина, и Эмма едва не закатила глаза, потому что, разумеется, это был голос настоящего джентльмена. – Я знаю, что это первый день, когда Генри с тобой нет, и мы подумали, может быть, тебе захочется чьей-нибудь компании.

У Эммы перехватило дыхание. Она быстро глянула в зеркало. Мужчина улыбался Реджине, будто она была для него целым миром. Эту улыбку девушка знала. Так часто улыбалась она сама в то время, когда была единственным гостем в особняке на Миффлин-стрит. Сердце полетело куда-то вниз, и она почти поднялась со своего места, открыв рот в ужасе. О, Господи! О чем она, черт её дери, думала? Реджина двигается дальше. И хотя Эмме хотелось расстроиться, хотелось взбеситься из-за того, что единственный в мире человек, от которого она зависела, не дождался её, винить Реджину девушка не могла. Она должна была позвонить. Так давно должна была позвонить. Свон зажмурилась. Ремонт в доме. Волосы длиннее. Мужчина на пороге. Она слишком долго ждала. Ей нужно убраться отсюда. Как можно дальше. Пока она кому-нибудь не навредила.

- Сейчас не самое подходящее время, – ответила брюнетка ,– но я ценю ваше приглашение. Может, в другой раз?

- Конечно, – кивнул мужчина и взял мальчика за руку. – Ну, мы пошли.

Реджина закрыла дверь и прислонилась к ней спиной точно так же, как сделала это несколько минут назад, когда в дом вошла Эмма. Но на этот раз на её лице не было неверия. Вместо него блондинка видела нечто другое. Противоречие? Сожаление? Гнев? Эмма встала из своего укрытия и прошла вниз, застыв на верхней ступеньке лестницы, ведущей в прихожую. Левую руку она засунула в задний карман, пальцы протеза нервно подергивались.

- Слушай, мне жаль…

- Тебе жаль? – перебила Миллс, резко отталкиваясь от двери и делая два шага к ступеням. – Столько времени, и всё, что ты можешь сказать, это что тебе жаль?

- Что ты хочешь от меня услышать?

- Я хочу объяснений, – потребовала брюнетка, мягкость голоса снова сменилась яростью. – Хочу знать, почему ты позволила мне столько времени думать, что ты мертва, и вдруг решила удостоить меня своего визита теперь, теперь, когда я успокоилась, когда провела так много часов, оплакивая тебя, надеясь, что ты вернёшься и раз за разом, убеждая себя, что тебя не стало.

- Ты что думаешь, что мне хотелось этого?! – рявкнула Эмма, повышая голос на октаву. – Хотелось провести полгода моей жизни в клетке? Терпеть побои каждый день? Я почти умерла! Я должна была умереть! Меня нашли на обочине проселочной дороги, забитую почти до смерти, – она горько хмыкнула. – Совсем как когда я была младенцем. Только теперь я уцепилась за жизнь. Уцепилась за единственную ниточку, державшую меня. И знаешь, что я увидела в ту минуту, когда думала, что мне конец? Когда была в этом уверена? Тебя. Я увидела тебя и Генри, так что прости меня за то, что я жива!

Реджина на секунду запнулась и пропустила вдох. Шагнув одной ногой на нижнюю ступеньку, она остановилась. Женщины впились друг в друга глазами, провоцируя сделать следующий шаг. Когда-то мысль о том, чтобы быть вместе была блаженством, как долгожданный дождь в солнечный летний день. Теперь солнце не согревало их. Не в этот раз. Сейчас они находятся в самом сердце бури, которая смела все их защитные механизмы, оставив только оголенные нервы и эмоции, удушающие, клокочущие, требующие выхода.

Плотину прорвало.

Реджина рванулась к ней, и Эмма встретила её на полпути, заключая в объятия. В неясном переплетении рук и ног они целовались яростно, решительно, желая что-то доказать. Губы Реджины были именно такими, как она помнила, полными, упругими, со вкусом мокко и просто правильными. Эмма поймала губами дыхание женщины и крепче прижалась к ней, обвивая руками стройную талию, заставляя её подняться на цыпочки и взойти по лестнице. Реджина в ответ крепко вцепилась в её плечи.

Шум в голове, сомнения, страх, неуверенность – всё смыли чувства, вырвавшиеся наружу приливной волной. И сейчас они седлают эту волну, не позволяя ей утащить их на дно. Реджина приоткрыла губы, кончиком языка дразня Эмму, привлекая её внимание, которое блондинка с радостью безраздельно посвятила Миллс. Эмма потянула её из прихожей в коридор, чувствуя, что с каждым вдохом тонет, погружаясь всё глубже. Она дышала Реджиной, той, что для неё важнее воздуха, и, если бы ей предложили сделать так, чтобы Реджина стала её кислородом, Эмма согласилась бы, не раздумывая. Руки блуждали по телу, слегка царапая плоть, левая ладонь забралась под блузку, и Свон провела ногтями по гладкой спине.