Читаем Письма шестидесятилетнего жизнелюбца полностью

Моя покойная сестра Элоина, царствие ей небесное, бывшая на двадцать лет старше меня, готовила отменно, но по старинке. Она никогда не пользовалась ничем, кроме дровяной плиты. На дровах и углях, умело орудуя поддувалом, Элоина доводила до совершенства любое блюдо. В этом состоял весь ее секрет. И не подумайте себе, сеньора, что в нашем доме стряпались какие-нибудь изысканные яства; ведь что делает кухню искусством, так это как раз обратное – надо услаждать вкус простой едой, добиваться отличного качества повседневной пищи: кастильского косидо [1], супов или чечевичной похлебки. Какие косидо готовила моя покойная сестра Элоина!

В прошлый четверг в доме моего доброго друга Бальдомеро Сервиньо, сотрудника по работе в газете, меня угощали косидо, и я не сказал бы, чтобы оно было плохим, но в нем не хватало главного – знаете чего? – фарша. Можете ли Вы представить себе, сеньора, кастильское косидо без фарша? В моем понимании фарш составляет квинтэссенцию косидо, собственно косидо. Только пышный, нежный, пряный, пропитанный соком самого кушанья фарш может служить мерилом этого блюда. Или другая весьма частая ошибка: использование цветной капусты вместо обычной. Вы скажете – дело привычки, но это не аргумент; я так считаю, что следует противостоять подобным посягательствам, нельзя допускать, чтобы суррогаты пускали корни. В искусстве готовки непозволительно беззастенчиво нарушать традицию, как непозволительно забывать о качестве. Оба они обязательны, без них нет кухни. Что сказали бы Вы, сеньора, о кастильской паэлье без колбасок и круглых перцев?

В свете всего сказанного Вы можете вообразить, сеньора, что Ваш корреспондент – человек ненасытный, только и думающий что о съестном, тогда как на самом деле я ценю в еде умеренность и благоразумие. Я испытываю отвращение к обжорам, хотя, не исключено, просто от досады, ибо с юных лет обладал весьма деликатным желудком – возможно оттого, что моя профессия была не самой подходящей для наслаждения гастрономическими радостями. С детства я был воздержан в еде, но, как человек вкуса, уважаю в пище свежесть и качество приготовления.

Как бы то ни было, я отрицаю, что именно упоминание о готовке привлекло меня в Вашей заметке. То, что меня привлекло, возможно, и не было там написано, было, так сказать, неким подразумевающимся достоинством. Между строк, колеблясь от уверенности к нерешительности, отваживались Вы заявить, что нуждаетесь в голосе друга. Очевидно, именно это и тронуло меня. Так или иначе, я находился один в приемной врача и решил вырвать страницу со «Знакомством…». Вот уж щекотливая была минутка! Никогда я не присваивал ничего чужого, и одна мысль о том, чтобы изуродовать печатное издание, пусть даже простую газету, заставляет меня чувствовать одновременно отвращение и стыд. Ведь достаточно было переписать в записную книжку номер Вашего объявления и адрес редакции, но мне это не пришло в голову. Впрочем, правду ли я говорю? Действительно мне не пришло это в голову, или, может статься, я вообразил, что, унося ту страницу, делаю своим нечто Ваше, присваиваю себе этот SOS, посланный наугад? Я не в силах ответить. Ни одной из этих крайностей не могу я сейчас утверждать или отрицать с полной уверенностью. Я человек, склонный к сомнениям, и иногда с горечью думаю, что так и умру, не познав себя до конца. А Вы, сеньора, всегда ли Вы знаете, чем продиктованы Ваши решения? Ни разу не отдавали себя во власть обстоятельств? Никогда не действуете интуитивно, подчиняясь негодованию или страху?

Как я уже говорил, я сидел возле двери, слыша приглушенный голос доктора за перегородкой, и уже собирался вырвать страницу, как вдруг меня охватил страх, что неожиданно может заявиться сестра. Я держал страницу за верхний край, смяв ее под ладонью и чувствуя шелковистую поверхность листа, и мне оставалось лишь рвануть, оторвать по линии сгиба, сложить и убрать в карман. Казалось бы, чего проще. Однако я понял, что не способен на это. Пальцы мои парализовало, они обмякли, словно утратив силу, в то время как глаза обратились к входной двери. Что подумала бы сестра, застав меня в таком положении? Разве не находились все эти журналы на столе для развлечения пациентов, и не обессмысливал ли я их предназначение своим недостойным поступком? Я прислушался. Кроме приглушенного голоса врача, по ту сторону перегородки ничего не было слышно, стояла тишина, и тогда я решился, дернул страницу и вырвал ее, причем столь поспешно и неловко, что оторвал и часть противоположной. Какие ужасные мгновения, друг мой! Видели бы Вы меня в тот миг, торопливо складывающего страницу, прячущего ее нескладным движением в бумажник! В течение пяти минут, пока не сумел успокоиться, я чувствовал только глухие удары своего сердца, но стоило, чуть погодя, пожаловать сестре, и удары возобновились, между тем как я со страхом смотрел на только что изуродованный журнал, словно бы обложка его была прозрачной и эта девушка могла с первого взгляда заметить мой произвол.

Перейти на страницу:

Похожие книги

Рыбья кровь
Рыбья кровь

VIII век. Верховья Дона, глухая деревня в непроходимых лесах. Юный Дарник по прозвищу Рыбья Кровь больше всего на свете хочет путешествовать. В те времена такое могли себе позволить только купцы и воины.Покинув родную землянку, Дарник отправляется в большую жизнь. По пути вокруг него собирается целая ватага таких же предприимчивых, мечтающих о воинской славе парней. Закаляясь в схватках с многочисленными противниками, где доблестью, а где хитростью покоряя города и племена, она превращается в небольшое войско, а Дарник – в настоящего воеводу, не знающего поражений и мечтающего о собственном княжестве…

Борис Сенега , Евгений Иванович Таганов , Евгений Рубаев , Евгений Таганов , Франсуаза Саган

Фантастика / Проза / Современная русская и зарубежная проза / Альтернативная история / Попаданцы / Современная проза
Судьба. Книга 1
Судьба. Книга 1

Роман «Судьба» Хидыра Дерьяева — популярнейшее произведение туркменской советской литературы. Писатель замыслил широкое эпическое полотно из жизни своего народа, которое должно вобрать в себя множество эпизодов, событий, людских судеб, сложных, трагических, противоречивых, и показать путь трудящихся в революцию. Предлагаемая вниманию читателей книга — лишь зачин, начало будущей эпопеи, но тем не менее это цельное и законченное произведение. Это — первая встреча автора с русским читателем, хотя и Хидыр Дерьяев — старейший туркменский писатель, а книга его — первый роман в туркменской реалистической прозе. «Судьба» — взволнованный рассказ о давних событиях, о дореволюционном ауле, о людях, населяющих его, разных, не похожих друг на друга. Рассказы о судьбах героев романа вырастают в сложное, многоплановое повествование о судьбе целого народа.

Хидыр Дерьяев

Проза / Роман, повесть / Советская классическая проза / Роман