Твое сегодняшнее письмо было для меня как гром среди ясного неба. Я вынужден поставить под сомнение свою слепую веру в телепатическое общение. Как могла ты забыть о таком? Я понимаю, что суетливость жизни в большом городе, семейные заботы ставят тебя в положение, весьма далекое от затворнического уединения, в котором протекает мое существование. И все же причина, приводимая тобой, неубедительна: будто бы программа «Великие произведения» окончилась в первом часу и ты спохватилась, только когда время нашего свидания давно прошло. Так мало оно значило для тебя, Росио? Я понимаю, что в твоем положении, требующем абсолютного покоя, музыка, книги и телевидение составляют единственное развлечение, однако именно в силу своей исключительности наша романтическая встреча никак не могла быть тобой забыта. Прости, конечно, я говорю за себя, под действием своего эгоизма, моей безграничной любви, и не имею права требовать от тебя того же. Вот уже несколько недель ты присутствуешь во всех моих делах, я думаю о тебе ежечасно, одержим тобою, и во время свидания испытал настоящий экстаз. А сегодня читаю твои церемонные извиняющиеся строки, и все рушится в одно мгновение. Наша встреча оказалась иллюзией, опустошающим обманом. Вернее, ее просто не было, потому что ты… забыла. Неужели ты не нашла более милосердного способа сообщить мне об этом? Согласен, в любви лицемерно все, что не откровенно, не только ложь, но и то, о чем не было сказано, однако в иных обстоятельствах, мне думается, боль, которую причиняют слова, могла бы извинить сострадательное молчание. Я хотел бы найти тебе оправдание, но волнение и обида затрудняют мне эту задачу. А то, что причиной забывчивости стал телевизор, этот обыкновенно презираемый тобой ящик, только увеличивает мое разочарование. Согласен, во мне есть что-то от мазохиста, но что, ответь, останется человеку, если он откажется от удовольствия посочувствовать самому себе, ощутить себя жертвой?
Я опустошен, Росио. Когда в душе царит уныние, закаты солнца в Креманесе кажутся траурными. Люди легкомысленно говорят «солнце закатилось», но никто на самом деле не видел, чтобы оно закатывалось. И только я, дорогая, каждый вечер вижу, как оно буквально закатывается за Пико-Альтуна, когда гребни горы принимаются грызть его с основания и в считанные секунды пожирают совсем, оставляя меня погруженным в сумеречное отчаяние. Обостренная меланхолией, картина эта кажется удручающей, почти невыносимой. И словно в довершение всех бед, мне самым нещадным образом разъедает желудок кислотность.
Любящий тебя незадачливый друг
Э.С
Дорогая!
Извини мое последнее письмо. Никто не вправе выпрашивать любви. Любовь или есть, или нет, ее не изобразишь, не сыграешь. Любовник, повергающий к стопам возлюбленной свои обиды (обиды непонимания), – жалкое зрелище. Так что примем вещи такими, какие они есть.
Чтобы не поддаться унынию, я посвятил эти дни физическим упражнениям. Вчера дошел с креслом-каталкой Анхеля Дамиана до самого Корнехо, а сегодня вечером, перед ужином, мы с Протто очищали от скворцов его голубятню. Эти птицы, которых пятнадцать лет назад у нас и не знали, стали теперь настоящим бичом здешних мест. В старые времена их держал в страхе ястреб, но теперь они границы не признают, потому что некому ее охранять. Что могло статься с колонией ястребов, которые гнездились раньше на липах и каштанах выше по дороге? Никто не знает. В один из этих дней позову Рамона Нонато чистить от скворцов хлебный амбар.
Как твой гепатит, любовь моя? Следишь за трансаминазой? Я могу быть за тебя спокоен?
Думающий только о тебе
Э.С.
Что происходит с нами, любовь моя, с некоторого времени? Неужели я так неуклюж и нечуток, что в каждом письме даю тебе повод для обиды? Так часто я повторял о трансаминазе, что вызвал у тебя раздражение? Но ведь настойчивость моя в этом случае – свидетельство внимания. Разумеется, я не врач, а дилетант, но ведь по этому ферменту судят о гепатите, а разобраться в анализах очень просто и под силу любому, тем паче когда известны результаты предыдущих обследований и можно сравнивать. Не дуйся по таким пустякам, любимая. С меня достаточно знать, что ты идешь на поправку, хотя, естественно, я беспокоюсь, неделями не получая конкретной информации на этот предмет.