Письма сыну

Демобилизовавшись, почти сразу я привел в дом будущую жену: «Знакомьтесь, это Алехандра, она будет жить здесь». Конечно, был шок – это теперь я вас с мамой понимаю, а тогда не понял. Алехандра – из Чили, училась в Москве на врача, кое-как говорила по-русски, была худенькая и вроде такая несчастная… Ты никак не мог запомнить ее полного имени – очень-очень длинного, состоявшего из имен чуть не сорока родственников. В конце концов стал звать её просто Сашей. Поскольку Алехандра была иностранкой, на меня сразу решили навесить клеймо невыездного, но у тебя был слишком большой авторитет, и обошлось. Потом у нас с Алехандрой родился сын, Евгений, мы стали жить семьей отдельно от вас, и тут во мне окреп мужской деспотизм: жена должна успевать и обед готовить, и в доме убирать, и за сыном смотреть… Но вы с мамой взяли её сторону и очень нам помогли.

Внука ты боготворил, просто трясся над ним. Но отправляясь с ним на прогулку, каждый раз спрашивал: «А не боитесь, что я его потеряю?» Когда мне было года три, ты катал меня в санках, задумался, и вдруг тебя догоняет прохожий: «Мужик, ничего не потерял, нет?» Ты оглянулся – ба! – в санках никого: я сижу в сугробе, метрах в пятидесяти позади. Вот об этом случае ты и вспоминал. Бывало, выйдешь во двор с коляской, покатаешь немного и зовешь на помощь: «Боюсь, сосулька с крыши свалится или машина из-за угла вынырнет – и не успею я свое золотко защитить». Уже тогда ты неважно себя чувствовал.

Самое ужасное: перед гастролями «Ленкома» в Германии, где у тебя остановилось сердце, мы с тобой крепко поругались. Я поссорился с женой, ты попытался вмешаться, но я тебя не слышал. Мы ведь всегда думаем, что будем жить вечно и что с нашими близкими никогда ничего плохого не случится. Страшно подумать, что на той ссоре нашим отношениям мог наступить конец. Тогда, в Германии, ты провел в коме девятнадцать суток… Врачи решились на аортокоронарное шунтирование, но нас с мамой – она тут же примчалась из Москвы – честно предупредили: «Готовьтесь к худшему: один шанс из тысячи». И этого одного шанса хватило: Бог подарил тебе еще пять лет жизни, а нам – пять лет жизни с тобой.

Вскоре ты вновь играл на сцене – в «Поминальной молитве». Кинокартин снималось тогда мало, но даже и в период всеобщего затишья ты успел сняться в двух лентах Георгия Данелии – «Настя» и «Паспорт».

Тогда в стране появились видеомагнитофоны, и это техническое новшество тебе подарили. Мы не сразу смогли подключить его, а когда наладили, брали у приятелей кассеты и смотрели каждый вечер. Так мы открыли для себя мировое кино. Фильмы попадались разные. Были и очень хорошие, и не особенно хорошие, а еще – фильмы ужасов. Мы смотрели их, каждые пять минут останавливали и выходили на лестничную клетку курить, потому что было страшно. Там успокаивались и шли смотреть дальше…

А в тот день я заехал к вам утром – за мамой, мы собирались с ней на рынок. Обычно в это время ты уже вставал, а тут всё лежал и попросил только: «Купите чего вкусненького». После рынка я сразу умчался по делам, пообещав заскочить к вечеру, чтобы отвезти тебя в театр. Мама потом рассказала: ты был раздражителен, даже сердит, отказался от завтрака, жаловался, что не можешь взять себя в руки. Собираясь в театр – в тот вечер давали «Поминальную молитву», – надел рубашку, взялся за брюки, вдруг пошатнулся, упал – и в одну секунду тебя не стало.

А зрители торопились на спектакль с Леоновым в главной роли.

Когда объявили о случившемся, никто не сдал в кассу билета, никто не ушел из театра. Люди долго стояли у здания «Ленкома», объединенные общим горем, со свечами в руках…

Чем дальше тот день, тем острее чувство, что в суете повседневных дел мы с тобой, отец, о многом не договорили – не успели. Я очень скучаю по тебе. Мне не хватает твоей родительской заботы, твоей любви, которая согревала меня и защищала от всего. Возможно, мои детские комплексы заслонили что-то важное в наших отношениях, и я не додал тебе своего внимания… Вернуть бы то время, сесть на уютном нашем диване, обнять тебя бережно и тихо сказать: «Что-то давно мы по душам не говорили». И выложить всё-всё, без утайки, и про мою жизнь, и про жизнь твоих внуков (ведь теперь у тебя есть еще и внучка Анечка, и внук Мишенька, а у меня – другая семья), зная, что ты поймешь – и не осудишь.

Но зови не зови – разве докричишься. Только память – тот мостик, по которому я ухожу к тебе.

Книге этой, конечно, не заменить живого разговора, но все же, все же… Давай поговорим…

Жаль, что ты не смог увидеть многих моих ролей. На сцене. На экране. Я никогда не хотел, чтобы нас сравнивали. Хотя частенько слышал: «Ну-у, до отца тебе далеко». Признаюсь, это здорово выбивало из колеи. Ты великий артист, кто же спорит. Но у каждого свой путь.