Ольга Форш? Тут я снова не согласен с Вашей оценкой. Форш — «настоящая» женщина, женщина «на свой страх», широко образованна, очень даровита, может написать крупные вещи. Вы — не горячитесь, не спешите с оценками. И не забывайте, что «бабы»
Теперь — Вы. Рассказ написан бойко, но он был бы лучше, если б Вы написали его проще, суровее и не в форме писем к «Поперу», — кстати, неудачное имя, произведено как будто от глагола «попереть» и — напоминает Проппера, издателя противнейшей «Биржевки».
Не упоминайте слова «выглядеть», это слово сделано плохо и не по-русски. Следите, чтоб конечный слог слова не сливался с начальным другого, образуя ненужное третье, напр., «как ка-мень», «бре
Всего доброго!
Не хотите ли напечатать в «Сиб[ирских] огнях» прилагаемую «Рецензию», а за это пусть мне вышлют журнал? Идет?
П. X. МАКСИМОВУ
13 января 1928, Сорренто.
Павлу Максимову.
Получил и Ваши книги и от магазина получил, Ваши посылаю обратно. Очень тронут и благодарю Вас за любезность. Посылаю Вам «Жизнь Самгина» — толстая жизнь, но — это еще только треть ее толщины.
Статейка о «Земле, на которой…» и т. д. мне понравилась. О таких вопросах следует писать изо дня в день и вот так просто, кратко.
А Поссе все путешествует и читает? Плохая у него память. Я не мог принести ему «ворох газетных вырезок», ибо я жил в Нижнем, он — в Петербурге. Было так: он приехал в Нижний со своим родственником Дороватовским и предложил мне издать мои рассказы; в то время уже были напечатаны в журналах «Челкаш», «Ошибка», «Озорник», «Орловы», «Коновалов», «Бывшие люди» и т. д. Издано было два тома, а не «книжка». Он, Поссе, вообще и всегда был фантазером. Но его «ошибки по забывчивости», конечно — пустяки.
Никаких обид, претензий и пр. за выдержки из моих писем я к Вам, разумеется, не имею.
Ехать в Москву я бы Вам не рекомендовал, работать надобно в провинции. Да и туго живется в Москве по причине ее перенаселенности, измаетесь с поисками квартиры. Но если Вы решите ехать, — не дать ли Вам письмо к Скворцову, редактору «Известий»? Это, наверное, избавило бы Вас от поисков работы.
Вы — женаты, «детный»?
Илья Сургучев, кажется, в Праге, возится с театром. Я его мало знаю и, м. б., поэтому недолюбливаю.
Еще раз — спасибо!
Если будут писать обо мне в краевых газетах, я бы Вас попросил послать вырезки по адресу:
Туда следовало бы посылать вырезки, разумеется не только о Горьком, а, напр., биографии, некрологи товарищей, снимки и вообще «всякое такое».
Жму руку. Не унывайте.
13. I. 28.
Sorrento.
Ф. П. ХИТРОВСКОМУ
Декабрь 1927 — середина января 1928, Сорренто.
Спасибо за поздравление, старый дружище! Разумеется, я очень тронут тем, что артель взяла мое имя и что именно люди, чья жизнь прошла в тяжком труде, все-таки не утратили любви к нему и продолжают работать, понимая всю глубочайшую важность дружной работы именно теперь, когда страна смело строит фундамент новой жизни.
Но, чтобы не говорить «высоких слов», — скажу просто: люблю нижегородцев, хороший народ.
Сердечный мой привет вам, земляки!
нижегородский цеховой малярного цеха и уже «инвалид». Будьте здоровы!
А. В. РУММЕРУ
19 января 1928, Сорренто.
А. Руммеру.
В первом абзаце рассказа Вами взят тон сказочный, в конце его слишком часто — а потому скучно — звучит слог «ми»; затем Вы соскочили с тона сказа на описательный и этим разорвали целость впечатления читателя.
«Вытащить» два пальца из кулака можно только другою рукой, а ведь Вы хотели сказать: поднял, или расправил, или выбросил.
Нельзя «сыпать ласки», слова — можно.
Не стоило трижды писать «степь», лучше, пожалуй, сказать: «а здесь, на все четыре стороны — степь».
Неловко «охапки еды»,
«Ах, ты степь» и т. д. — не надо. Этакие штучки вставлял Всеволод Иванов, но он отказался от этого, — плохо выходит. «Грузно» дышать нельзя, можно грузно сесть, лечь, идти и т. д. Слюна зелена не сама по себе, а от нажеванной травы, значит: насыщенной слюною зеленой травы.
В глазах видны «мученья», — при чем здесь множественное число? Видна мука, видно страдание.