Дорогие наши, прилагаем сейчас полученную телеграмму за подписью «Хорш». Вы уже имеете наш телеграфный запрос, и Вы понимаете, как мы ждем совета юристов. Без сомнения, мы имеем дело с отъявленными негодяями. Все Вы знаете, что с 1923 года Хорш имел мою полную доверенность. Все таксы вносились им на основании этой доверенности. Каким же образом мог получиться такой проскок в два года, если за остальные годы таксы платились, я приезжал в Америку, и все было благополучно? Значит, мы имеем дело с какими-то подделками, подтасовками и подлогами. Вы знаете, что экспедиция была от Музея, о чем неоднократно сообщалось в прессе и в наших изданиях. За эти два года я мог бы платить за жалованье, но, как Вы знаете, я такого не
получал; очевидно, в указанной сумме включены какие-то неведомые нам, подтасованные суммы. Ведь в злонамеренных руках решительно все возможно. Даже за 1934 год мы не знаем, из чего составилась сумма в 500 долл[аров], мы знаем, что каждые две недели я получал по 237 долларов. Относительно взносов Хисса за проданную ему одну картину я доподлинно не знаю, как и когда они делались. Кроме того, из этой суммы остались в Америке тысяча триста долларов, по настоянию г-на Хорша, на какие-то расходы по Учреждениям. Кроме того, отсюда же оплачивались расходы по Парижскому Центру и «Урусвати». Таким образом, совершенно невозможно представить, на основании чего выведена сумма в пятьсот долларов. Это обстоятельство опять-таки страшно затрудняет дело. Признав необоснованную для нас цифру в 500 долларов, мы как бы признаем вымышленные цифры Хорша. Если же мы покажем то, что мы в действительности знаем, то цифра получится меньше. Спрашивается, как же выйти из этой дилеммы? Также спрашивается, каким же образом в течение всех моих приездов в Америку г-н Хорш, имевший мою полную доверенность, не поставил меня в известность, если бы были какие-то недоумения? Каким же образом, находясь в далеких отсутствиях, из которых в одном Хотане мы были вне сообщения более пяти месяцев, а затем в Тибете от шестого окт[ября] 1927-го до 24 мая 1928 года мы были вообще отрезаны от мира. Кроме того, и в течение остальных передвижений сообщения были большею частью затруднены. Ведь платеж налога за 1927 год должен был быть сделан г-ном Хоршем как доверенным именно в то время, когда мы были абсолютно отрезаны от сообщений. Если бы за [19]26 и [19]27 год были какие-либо недоумения, то при приезде моем в 1929 году, конечно, я был бы поставлен в известность. Не мог же г-н Хорш скрыть, что он все время имел и посейчас имеет мою полную доверенность. И какие же такие суммы были им подтасованы на мой счет, чтобы он мог вывести такие огромные налоги? Все Вы знаете, что за 1926 и [19]27 год никаких таких цифр и не могло быть. Если бы и были за эти годы какие-то продажи картин, то по истечении каждого года г-н Хорш как доверенный и делал бы соответствующие взносы. Также все Вы знаете, с каким полнейшим доверием мы относились и к г-же Хорш. Все наши письма доказывают это. Ведь г-н Хорш должен отдавать себе отчет в том, что прежде всего [я] должен спросить с него, если бы где-то были недоразумения. Кроме того, насколько мне известно, при взносе налогов за каждый год предполагается вопрос о благополучности предшествующего взноса, и, таким образом, как же я мог въезжать после этого дважды в Америку? Для каждого юриста ясно мошенничество г-на Хорша и непонятное для нас желание причинять нам вред. Ясно, что теперь г-н Хорш в безумии своем причинить нам вред подводит и само правительство. Но ведь совершенно ясно, что все мои налоги с двадцать третьего года вносились Хоршем. Что в моей натуре я не допустил бы какой-либо обман. Г-н Хорш должен бы знать, что прежде всего я укажу на него как на лицо, имеющее мою полную доверенность и до сих пор производившее такие платежи в Америке и по налогам. Полагаю, что наши юристы ужаснутся, узнав такое злостное мошенничество со стороны г-на Хорша. Будем ждать Вашей ответной телеграммы. Ведь нужно знание местных законов, и только местный юрист может понять серьезность и как нужно отвечать в данном случае.