Письма туда и обратно

Очевидно, Наташа, что в ближайшие дни мне не улететь в Т. План действий такой: нужно связаться с начальством и попросить выслать спецрейс. Труп доставят в Т., где им займется судмедэксперт Калинин, старый человек, которому противопоказаны воздушные путешествия. Затем следует подумать о поездке в зимовье погибшего Чернышева — осмотреть место. Для этого потребуется оленья упряжка и содействие заведующего Боягира. Но в любом случае начинать надо с визита в почтовую избушку к связистке Любе Слинкиной.

Спокойной ночи, Наташа.

Целую. Дмитрий.

Дорогой, славный Димка!

Это письмо я напечатала на машинке в двух экземплярах. Так анонимщики и кляузники пишут под копирку жалобы. Одно пошлю в Кербо, другое — на всякий случай — в Т.

Твое письмо мы читали коллективно, ты уж извини. И вот какие оно вызвало у нас версии. Не принимай их всерьез.

Я подозреваю, как и ты, наверно, киномеханика Максимова.

Лев Баратынский возлагает надежды на медицинскую экспертизу (на то он и медик), которая, на его взгляд, может прояснить дело.

Юля припомнила французское изречение «Ищите женщину!». Стас Трегубов развил космогоническую идею, связанную со взрывом в ваших краях в 1912 году Тунгусского метеорита, или, как многие считают, межпланетного корабля. Его бред сводится к тому, что твой хозяин Егор Чирончин — уцелевший инопланетянин во втором поколении, и он советует получше приглядеться к нему.

Нина Трегубова не имеет своей точки зрения. В какую же глушь ты забрался, Димка! Мне кажется, что ты находишься на иной планете, чем я. Слушая твое письмо, Юля куталась в шаль — то ли от холода, то ли от страха, да и я тоже ощутила озноб. И дело не в том, что я трусиха и боюсь смерти (ее все боятся), а в том, что я прожила почти двадцать два года, не видя смерти в лицо, не зная, как она выглядит. Поражаюсь твоей способности быстро привыкать к новым условиям, даже экстремальным, и к тому же сохранять бодрость духа!

Сегодня я была занята по горло: сдала в «Огни Ала-Тау» большую статью на «моральную тему». И вот представь: меня пригласили на собеседование к редактору. Присутствовали также зам. редактора и ответсекретарь. Эта судейская «тройка» выразила удовлетворение моим нештатным сотрудничеством в газете. Они довольны моими материалами. Какие у меня планы на будущее? Я сказала, что сразу после защиты уеду к мужу. «Жаль, жаль! — огорчился редактор. — Мы можем похлопотать о распределении вас в нашу газету».

Вот так-то, Димка! Республиканская газета заинтересовалась моей персоной. Эти журналистские зубры считают, что нет лучшего способа потерять квалификацию, как начать самостоятельную работу в провинциальном «горчичном листке». Они выразили мне соболезнование, Дима, точно похоронили заживо.

Из редакции я поехала на почту получать твой очередной перевод. Ты меня балуешь, Димка! Неужели ты хочешь, чтобы я соревновалась в расходах с Баратынскими? Их не догонишь, нечего и пытаться! Да и вообще мне вполне хватало бы стипендии и пособия болгарских родителей, будь я расчетлива. Но увы! Ежемесячное планирование никак не совпадает с реальными тратами. Деньги утекают из рук, причем неведомо куда. У нас несовместимость (то есть у меня и денег). Но ты же не можешь обвинить меня в потребительстве, правда? Я просто бесхозяйственная особа.

Твоя мама сердится на меня. Во-первых, за то, что я не хочу перебираться жить к вам. Мы неплохо ладим с ней, но две хозяйки на одной кухне… это грозит конфронтацией, а я не хочу рисковать. Во-вторых, ты пишешь ей короткие информационные письма, а мне — длинные и обстоятельные, и она, по-моему, ревнует. Сейчас ее тревожит, что ты поедешь в тайгу, к этому зимовью. И я тревожусь, милый Димка. Почему ты не взял с собой мудрого домового Никиту? Он охранял бы тебя, как талисман.

А тут еще новая девица — Люба, эта связистка! Арестуй ее немедленно ради моего спокойствия! Или напиши, по крайней мере, что она колченогая и одноглазая, как вот эта особа (см. рисунок).

Твое письмо пришло удивительно быстро. Я надеюсь, что следующего не придется долго ждать.

Крепко целую. Твоя Наталья.

Скалолазка моя! (Украду это обращение у Высоцкого). Твое письмо страшно обрадовало. Я показал его Никите, которого, конечно же, захватил с собой в командировку. Но он отказался слушать. Мы с ним, видишь ли, уже второй день в ссоре. Больше того, мой домовой объявил голодовку! Его требование: немедленно сменить жилище! Ему, представь себе, не нравится, что Егор Чирончин по ночам стреляет мышей; не нравится беспорядочный наш быт; не нравится утренняя холодрыга, когда вода в ведре покрывается тонким ледком; не нравится сигаретный дым (он как старовер — не курит). В связи с этим пребывает Никита в мрачном настроении, постоянно брюзжит, что «дело добром не кончится», что «пропадем мы тут», что «злодеи вокруг покушаются на него», что он «худо-бедно, пенсионер и заслужил отдых», а если я о себе не думаю — «вон глаза-то совсем ввалились!», — то о нем должен заботиться.