Письма в древний Китай

Недавно я получил письмо. Оно долго искало меня и наконец нашло. Написал его один из тех судебных стряпчих, о которых я как-то тебе рассказывал. Письмо это, поначалу сильно меня обеспокоившее, вновь заставило меня задуматься о наградах и наказаниях. Помнишь, как я описывал тебе мою первую встречу с повозкой Ma-шин, сразу после прибытия? Теперь я хорошо понимаю, что со мной произошло тогда. Беззаботно и в полном неведении я стал переходить дорогу. Повозка непременно наехала бы на меня, если бы управлявший ею большеносый не попытался меня объехать. Это, однако, удалось ему лишь ценой удара повозки о дерево, отчего повозка разрушилась. Водитель же, как я теперь знаю, получил довольно сильную рану в голову, и ему пришлось лечиться. Повозку же починить не удалось, и он ее лишился.

И вот этот господин, к счастью, уже совершенно выздоровевший, путем долгих и утомительных розысков узнал наконец, как меня зовут и где я живу. Он желает, чтобы я купил ему новую повозку. Так написал мне от его имени указанный стряпчий. Само по себе это желание кажется мне вполне обоснованным, ибо, во-первых, я действительно виноват в разрушении его повозки, а во-вторых, он все-таки спас мне жизнь, наехав на дерево, а не на меня. Однако письмо, присланное мне указанным стряпчим, составлено исключительно грубо и невежливо – даже для большеносых, к общей невоспитанности которых я, кажется, уже привык. Стряпчий требует, чтобы я уплатил сумму, равную десяти ланам серебра. Зовут его господин Кэй-в'. Получив это письмо я, как и всякий человек, которому вдруг приходится иметь дело с судом, пережил сильный испуг. Однако, придя в себя и немного поразмыслив, я решил не давать им определенного ответа и вообще тянуть с этом делом, сколько получится, лучше всего – до моего отъезда. А там хозяин повозки и этот неотесанный господин Кэй-в' могут взыскивать с меня деньги сколько влезет.

Согласен, что такое поведение нельзя назвать совершенно нравственным, ибо я ведь и в самом деле нанес этому господину ущерб. Но я говорю себе: повозки Машин и так наносят большеносым ущерб, причем гораздо сильнейший, так что уменьшение их числа даже на одну повозку пойдет им только на пользу. Поэтому платить я не буду. Таково мое моральное оправдание; оставшиеся же ланы серебра и пять золотых чашечек (мой неприкосновенный запас) я лучше оставлю госпоже Кай-кун. Вообще же я думаю обсудить это дело с господином судьей Мэй Ло, поскольку лучше него в нем никто не разбирается.

На этом заканчиваю и сердечно обнимаю тебя, мой бесценный друг; я уже нетерпеливо считаю дни, каждый из которых приближает миг нашей встречи.

Твой Гао-дай.

ПИСЬМО ТРИДЦАТЬ ВТОРОЕ

(суббота,

22 января)

Дорогой Цзи-гу,

спасибо за большое и подробное письмо. Сейчас я не буду разбирать всех вопросов, которые ты затронул, ибо до моего возвращения осталось совсем немного. Так что ты не слишком утруждай себя выполнением моих обязанностей, а отвечай всем так: я написал, что приеду вскоре после последнего зимнего полнолуния. У нас нет больше дел настолько срочных, чтобы они не могли подождать до того времени. Однако к одному вопросу я все же хочу вернуться, тем более что он прямо с этим связан. Неужели я действительно написал в предпоследнем письме, что день моего возвращения приближается неумолимо? Нет, я не сомневаюсь, что ты все прочел верно, и хотя уже не помню, как именно выразился, все же хорошо помню, что в последнее время испытывал это ощущение довольно часто: неумолимость приближающегося дня отъезда повергала меня в отчаяние. И все же я уеду, ибо должен уехать. Тебе как никому, мой милый Цзи-гу, ведомы движения моей души и сердца, а из моих писем ты мог узнать их еще лучше. Да что говорить: это связано с госпожой Кай-кун.