Письма в древний Китай

То, что при таком ходе своей истории – объясняющемся, в чем я не сомневаюсь, характером самих большеносых, – культура их не достигла блестящего развития, представляется мне вполне естественным. Составляет ли их извечная жажда перемен причину или следствие этого хода истории, судить не могу. Но не сомневаюсь, что варварское состояние их теперешней культуры – результат той мелочной политики, которой они следуют и сегодня, – политики, направленной на удовлетворение одних лишь собственных интересов.

Что же было дальше? Около пятисот лет назад, то есть через пять веков после нас и за пять веков до того времени, в котором я нахожусь сейчас, в истории большеносых произошли новые перемены. Некий предприимчивый житель одного из южных царств поплыл на корабле на запад и обнаружил, что, кроме Срединного царства и государств большеносых, существует еще одна огромная страна, о которой до тех пор никто и не слышал. Эту страну, простирающуюся с севера на юг через несколько океанов, назвали А Мэй-ка, и ее немногочисленные коренные жители в скором времени были все уничтожены большеносыми. Поведение большеносых в завоеванной ими стране, сказал господин Ши-ми, вызывает у него глубочайший стыд. Господин Ши-ми читал мне сообщения современников, описывавших зверства, которые сами большеносые скромно называли «колонизацией». Поверь: словами этого не опишешь. Конечно, мы, жители Поднебесной, тоже не являем собой образцов добродетели, и при чтении хроник о расправах императоров и полководцев древности с племенами, жившими к северу от Великой стены, волосы тоже иногда становятся дыбом. Но все это ничто по сравнению с тем, что творили большеносые с коренным населением А Мэй-ки. Если существует Небесная справедливость, то это не могло принести большеносым счастья – да, судя по всему, и не принесло.

Уничтожив коренных жителей, потомки здешних большеносых постепенно заселили всю А Мэй-ку. Не знаю, воздух или земля в той стране так необычайно способствует плодородию, только размножались они там, как кролики, так что ныне, всего лишь пятьсот лет спустя, в А Мэй-ке, по словам господина Ши-ми, большеносых уже больше, чем здесь, на их прежней родине. Господин Ши-ми несколько раз был в А Мэй-ке и видел все своими глазами. И вот, он говорит: страна эта так велика, а возможностей в ней так много, что типичные черты характера большеносых развились в А Мэй-ке почти беспредельно, особенно же развилось стремление идти и идти неизвестно куда, прочь от самих себя. Размеры, шум и вонь города Минхэня, так удручавшие меня вначале, – ничто по сравнению с размерами, шумом и вонью городов А Мэй-ки. Там, говорит он, есть дома, называемые «скребущими небо», и называемые так по праву. Дома эти образуют чудовищные скопления. В ущельях между ними день и ночь царит шум. Жизнь – если это можно назвать жизнью – кипит там в несколько слоев, и принужденные жить внизу никогда не видят неба, живущие же вверху видят лишь задымленную его тень. Таких городов, похожих на клубки окаменелых змей, в А Мэй-ке великое множество. Их правители уже не в силах управлять ими, поэтому насилие и жестокость стали там обычным делом. Так что мне, считает господин Ши-ми, нужно радоваться, что я попал в Минхэнь, а не в один городов А Мэй-ки.

Развитие этой заморской империи повлияло, разумеется, и на ход здешней истории. Жильцы «комнатушек», оставшихся от некогда славной империи Ли'ма, долго считали страну А Мэй-ка лишь своим колониальным придатком и не воспринимали всерьез. Однако лет семьдесят назад здесь, в «Старом свете», как называет господин Ши-ми родину большеносых, снова разразилась война, причем одним из ее зачинщиков был не кто иной, как тот император Ви-гэй, которого господин Ши-ми назвал деревянноголовым. За что же воевали? – поинтересовался я. Да ни за что, оказывается, как ни за что дерутся между собой мальчишки или поносят друг друга соседки. Никто не знает, за что. Однако погибли десятки и даже сотни тысяч людей. Некоторые страны и царства даже соревновались в изобретении все более жестоких орудий уничтожения. Были построены машины, способные одним ударом стереть в порошок сотню, а то и тысячу вражеских солдат. Длилась война четыре года, и после нее среди тех, кто воевал и уцелел, вряд ли можно было найти хоть одного, не лишившегося ноги, руки или глаза. А потом была вторая война, ее развязал один правитель, не император, но подобный ему; он был таким чудовищем, что господин Ши-ми решился по отношению х нему на величайшее зло, на которое только способен историк: он не желает помнить его имени. Эту вторую войну господин Ши-ми еще застал, когда был ребенком. Он сообщил много ужасных подробностей, которых я не хочу пересказывать. Ты знаешь, что такое война, мой милый Цзи-гу, и я тоже знаю. За тысячу лет войны не стали лучше, да и причины их, в общем, не стали иными, чем у нас: это по-прежнему преобладание глупости над умом или же преобладание глупости среди сильных мира сего.