Письма в древний Китай

Под конец ужина прекрасная дама Кай-кун, облаченная в яркое просвечивающее платье с волнистым узором, подала сладкое. Здесь замечу, что большеносые строго различают кислые и сладкие блюда: они их почти никогда не смешивают. При этом сладкое им, видимо, нравится больше, так как подают его всегда под конец угощения.

Госпожа Кай-кун хотела, конечно, от души попотчевать гостей, но мне от сладкого тоже пришлось отказаться. Другие же, господин Ши-ми и второй гость, у которого слишком сложное имя, долго выкрикивали «А!» и «О!», а потом так и набросились на эту темно-коричневую, на вид пенистую, но на самом деле твердую массу. Я немного поддел ее пальцем и, лизнув, сразу понял, что в ней есть коровье молоко. Поэтому я сделал госпоже Кай-кун полтора поклона и отказался.

Кстати, здесь пробовать еду пальцем (как и многое другое, представляющееся нам вполне естественным) считается крайне неприличным. Почему-то не принято и выражать свое удовлетворение от понравившегося блюда отрыжкой или пусканием ветров. Между тем столь красивая и, как выяснилось позже, высокообразованная дама, как Кай-кун, нисколько не стесняется ходить в полупрозрачном платье, обрезанном во всех местах и настолько узком, что любое движение выдает то одну, то другую сокровенную тайну тела, от чего у нас даже самая дерзкая гетера покрылась бы краской стыда. Когда мы позже пересели из-за обеденного стола за низенький столик, она закинула ногу на ногу, как мужчина, так что я, если меня не обманывают мои органы чувств, мог разглядеть даже ее цветущий лотос. Прости, что пишу тебе о подобных вещах. Но я нахожусь в путешествии уже так долго, что луна успела народиться два раза, и с тех пор я, как ты и сам понимаешь, ни одной женщины так близко не видел, не говоря уже о том, чтобы к ней прикоснуться. А в моем возрасте это вредно. Ведь мои силы и способности нисколько не уменьшились, если не считать некоторого ослабления зрения.

У большеносых, кстати, дело обстоит точно так же, причем, как и следовало ожидать, даже хуже. Зрение здесь у всех плохое, часто даже у детей. Чтобы его исправить, они придумали такие станочки из железа, которые зацепляются за уши — не смейся, они находят это вполне разумным! — с их помощью перед глазами помещаются линзы из шлифованного стекла. Как-то во время прогулки по парку бывшего вана я специально наблюдал: по меньшей мере у трети большеносых на голове были такие станочки. Не спадают они только благодаря их большим носам. И я спрашиваю себя: неужели и тут природа позаботилась о людях, придав им большие носы, чтобы хотя бы косвенно исправить плохое зрение?

Такой станочек с линзами есть и у господина Ши-ми, и даже у госпожи Кай-кун; но всем остальном она, как я уже говорил, очень красива. Я долго смотрел на нее. Свой станочек она не снимала почти все время. И я подумал: снимает ли она его, когда кто-нибудь приходит разделить с ней ложе? Спрашивать ее об этом я, конечно, не стал. В этом мире, как я понял, лучше не задавать именно тех вопросов, которые кажутся самыми естественными.

Но поскольку я выше описал то, что мы ели, у тебя, наверное, возникает вопрос, что мы пили. И здесь с моей кисти готов сорваться уже привычный тебе ответ: напитки мира большеносых совершенно не походят на наши. Если мы в основном довольствуемся водой, чаем и, понимая «напитки» в широком смысле слова, рисовым вином, то здесь существует огромное количество самых разнообразных напитков. И что самое главное: воды здесь не пьют. Пить воду считается признаком бедности, хотя вода у них хорошая и чистая, и в каждом жилище, почти в каждой комнате имеется весьма простой в обращении источник (не говоря уже о фарфоровом роднике, смывающем то, что оставляет ему человеческое тело). Дома — я имею в виду, конечно, жилище господина Ши-ми, — дома я, когда мне хочется пить, всегда пью воду. Теперь уже и господин Ши-ми начал привыкать к этому, хотя в первое время он смотрел на меня, широко раскрыв глаза и покачивая головой, не понимая, как можно пить простую воду.

Чай у них есть, но они его, конечно, портят. Они смешивают его со всем, чем можно, даже с коровьим молоком. По моей просьбе господин Ши-ми принес обычный сухой чай и позволил заварить его так, как мне хотелось. Ему самому мой чай не понравился. Большеносые везде и всюду пьют коровье молоко. Этот порок, по-видимому, совершенно неискореним. Не могу поверить, чтобы это было полезно. Однако хорошо могу представить себе, что резкость этих людей, выражающаяся в грубых манерах, в нелепых обычаях, а также, очевидно, в резких и громких голосах, объясняется именно неумеренным употреблением коровьего молока. Да, возможно, что их порочные нравы объясняются именно этим. Представь себе: то, что исходит из рыхлого, покрытого венами вымени такого грязного, вонючего животного, как корова, человек подносит ко рту и даже пьет. От одного того, что я нанес эти слова на бумагу, мне уже становится дурно.