Письма в пустоту

Я прижал его крепче и скорее понес в дом, надо было срочно реанимировать это чудо природы, иначе точно, наша миссия обречена на провал.

— Сейчас станет легче, — говорю я и тянусь ослабить захват застежек сутаны. Альентес дотрагивается ледяной рукой до моего запястья и приоткрывает глаза. Он все еще в ядовитом бреду, хотя уже и в теплых объятиях одеяла кровати.

— Что? — удивляюсь я.

— Не надо… — слабым голосом отвечает Альентес и его брови сходятся в дуге страдания.

— Но… — я растерялся, — Но мне надо это снять, чтобы добраться до твоей раны.

— Пожалуйста, Диего… Не надо, — успевает сказать он, прежде чем бессильно уронить голову на подушку.

Мое сердце обдает горечью.

Почему он так отчаянно не хочет, чтобы я его раздел? Какие глупости… Неужели он стесняется?! Бред! Или это отзываются шрамы души? Не хотелось бы…

— Ладно, — бойко говорю я.

Решение приходит само собой. Я просто-напросто отрываю рукав сутаны Альентеса и обнажаю глубокий порез. Он кровоточит… Сильно.

Я нагнулся и впился губами в рану, высасывая яд. Во рту скукожился соленым сгустком железный привкус крови. Чужой крови…

Я сплюнул и снова пристроился к порезу.

Яд медленно уходил. Моими стараниями в крови Альентеса осталось не так много отравленной примеси, ему становилось лучше. Должно было стать.

Я укрыл этот трясущийся комок нервов одеялом, так что только кончик раскрасневшегося носа выступал наружу, и взял его в охапку. Альентес дрожал, я чувствовал волны лихорадки, и они передавались мне, заставляя мысли течь по болезненно медленному кругу. Я не мог ни о чем думать, кроме как о комке в моих руках, чье учащенное сердцебиение я так отчетливо теперь слышал.

Я не спал всю ночь, я прижимал к себе раненного собрата, моего друга детства, и следил за его состоянием, карауля каждый вдох. Я не знаю, почему меня так тронуло его состояние, может, в счет старой дружбы или необходимости завершить миссию, но… Я не знаю…

Утром, когда свет солнца стал медленно подкрадываться золотистой дорожкой к моему ложу, я провалился в спасительную дремоту. Сон был недолгим.

Прозвонил предатель-будильник, сотрясая мои виски болью.

Мне было пора покидать наше с Альентесом убежище.

Я поднялся на локтях и бережно отстранил раненного собрата, чтобы не потревожить его сон.

Мог ли я оставить его одного?

Мне не хотелось уезжать от Альентеса вот так… Но я был обязан. Братство поместило меня в жесткие рамки: был куплен обратный билет, оплачены расходы, да и номеров телефона наставника Рауля или любого другого куратора у меня не было. Издержки секретности. Я не мог сообщить о своей задержке, и не мог не приехать вовремя.

Я нехотя встал и начал одеваться.

— Все нормально, — послышался хриплый голос Альентеса. Как и прежде он звучал степенно.

Я обернулся.

Альентес сидел на кровати, прижимая к себе одеяло. Если бы не лихорадочный блеск его бархатных глаз, я бы и не подумал, что еще несколько часов назад мой соратник был объят жаром ядовитого забвения.

— Но… — вырвалось у меня из центра груди.

— Я в порядке, Диего.

— Да ты сегодня и шагу не сможешь ступить! Столько яда! У тебя же организм ослаблен…

Я осекся.

Альентес встал на ноги и продемонстрировал наглядно свои слова. (утверждение?)

— Диего, — Альентес не спускал с меня своего пронизывающего тяжелого взгляда, — Я справлюсь… Честно… И… спасибо тебе.

— Эмм, за что? — я невольно почесал затылок.

Альентес хмыкнул и снова забрался в кровать, не произнося ни слова.

— Аль, я… — мне хотелось что-то сказать, но я так и не смог, а мой бывший друг игнорировал мою личность и больше не собирался уделять ей и толики внимания.

Сегодня я уезжал, и ничто не могло мне помешать… но если бы он только попросил остаться!!! Если бы только…

ДЛАНЬ, СМЕРТЬ ДАРУЮЩАЯ

Диего… Милый мой, друг, брат и, наверное, первый серьезный конкурент. Странно, но все эти годы, проведенные в разлуке с тобой, хотя мы и были так близко, что казалось, крикни и ты меня услышишь, я обращался лишь мысленно к тебе. Я вел диалог… точнее нет, я писал тебе письма о своей жизни, обо всем, что со мной происходило и что со мной делали. Так было проще и легче, так я не чувствовал себя одиноко и смог пережить годы лишений и издевательств. Я был уверен, ты меня поймешь, хоть и знал, что мои ментальные послания до тебя никогда не дойдут.

Образ, который я сохранил в душе, — смеющийся мальчик с золотистыми волнистыми волосами, так похожими на мед в свете огня камина в обеденном зале монастыря. Помнишь тот зал?

Диего…

Мы разошлись по разным дорогам, когда нам было по четырнадцать лет. Все верно, настало время взросления и каждый из воспитанников ордена розенкрейцеров получал своего наставника, я бы сказал хозяина, но на такую крамолу лишь я имею право. Я заслужил… Ах, да, сейчас не об этом.