Письма в Снетин

Здравствуй, Виталик!

Пишу тебе из Хорола. Веришь, не веришь, я дошел сюда пешком. Холодно у них тут на почте, и руки мои мерзнут, и ручка совершенно не желает писать. Делать здесь нечего, а только этой ночью я сидел одетый на веранде, ждал озарения ранних окон. Там запахи были холодны, и вместе с тем остры: запахи старого дерева рам, на которых пооблупилась краска, и сухого под потолком укропа. Я готовился к дальнему пути; а ведь ты знаешь, как это – ожидать мгновения, чтобы выйти в открытый космос. На подоконнике ржавели крышки от банок для консервации, лампочки покоились и кривые гвозди; на столе же, на старой клеенке, выстроились те банки в ряд. О, неразгаданная тайна, и всех из секретов секрет! Я вглядывался в них, как в зеркало, словно желая увидеть будущее; содержимое их, ясное как дно реки подо льдом, разрослось за стеклом и было недвижимо в зернах тмина и смородиновых листах, как смерть. Мухи со сложенными ножками на полу, по углам в бриллиантовом бисере паучьи тенета. Я не опасался идти полями, ведь нет у нас волков. Лисицы встречаются. А припоминаешь ли, как я рассказывал, что видел однажды летом? Там, на матяшивской дороге, что обоюдно стеснена шумной посадкой и упирается в широкую равнину с ветряной мельницей. В сумерках воздух застыл, и цвета померкли; она и промелькнула чуть не под ногами как рыжая молния. Я сидел на веранде, не разоблаченный, до света, а как забрезжило, взыграло радио и посыпались вслед за гимном жемчугом песни. И все точно мне в дорогу. Заслушавшись, я едва не пропустил урочного часа.

Из украинской песни.

Засвiт встали козаченьки
В похiд з полуночi;
Заплакала Марусенька
Сво"i яснiочи.

Не плач, не плач, Марусенько,
Не плач, не журися —
За свойого миленького
Богу помолися.

– Рассказывал Иван Петрович Погребняк, заведующий лабораторией на сахарном заводе, теперь закрытом:

– Я видал его как-то вечером, ну Андрея того. Андреем же его зовут? Вдруг промелькнула его физиономия мимо. Я шел с проходной, а он несколько так в стороне. Еще я с подозрением на него посмотрел, потому как, что же он шляется, когда все порядочные люди давно поуезжали на заработки кто куда? Он что, не учится, не работает нигде? Пьет значит или еще чего, прости господи, похуже. Что? Каникулы? Ну, не знаю, не знаю, может случиться, что и в правду каникулы, но того я достоверно не знаю. Я его тогда вот как вас увидел и отметил внутренне: значит притащился к нам отпрыск Любских, будет бедокурить. Я так внутренне, в душе своей и памяти отметил. Внутренне. А куда потом подевался, не знаю. У меня и без него дел много. А то, что завод совсем закрыли, не беда, его вот выкупит одна американка. Я узнавал. За все свои деньги заплатит, во все вложит, а нам и тратиться не придется. А чего ему, тому заводу, все равно пропадать, что могли, на металлолом уже растащили.

– Рассказывал школьный товарищ Андрея, Гачок: