Письма жене и детям (1917-1926)

Ну вот, мои миленькие, пора мне и кончать. Девчаны мои родные, пишите мне, как вы живете, чему учитесь, очень ли вас обижают? Крепитесь, ребятишки, не падайте духом и помогайте друг другу. Мы тут ведем большое мировое дело, и не тому отребью, что засело по заграницам, судить большевиков. Скоро это ясно будет всему свету. А сами вы, подрастете- тоже увидите, в чем дело. Ты, моя родная Любанаша, тоже не огорчайся разными инцидентами и помни, если я вас сюда не выписываю, то только в ваших же интересах. Тебе тут сейчас жить было бы просто не под силу. Это тебе Дора Моисеевна подтвердит. И она и В. В. [Воровский] изрядно скисли от здешней обстановки, и только Нинка у них молодцом. Вообще, замечательная вещь, молодое поколение держится, и даже по внешности тяжелые условия на них как-то не отражаются. Мы, например, с Гермашей изрядно постарели, Катя стала совсем старухой выглядеть, а Наташа, Аня, Митя, даже Володя выглядят совсем как в нормальное время. То же, например, с Вашковым, который был у меня сегодня. Своих держит на заводе в Кольчугине, не решаясь их брать в М[оскву]. Анна Алекс[еевна] за все время, что я здесь, ни разу не была в Москве, езда по железной дороге даже за 200-300 верст - почти невозможная мука, и без крайней нужды никто не ездит. Дядя Боря только что вернулся из Уфы, куда ездил за продуктами для своего учреждения. Ну уж натерпелся и навидался видов! Взбаламутилась матушка-Русь, и не скоро еще эта волна уляжется. А только чувствуется, что выйдет она из всей этой передряги обновленная, и если не детям нашим, то детям наших детей жить будет лучше и легче, чем нам. Впрочем, и на нашу жизнь жаловаться грех. Хоть и трудновато иногда, зато в какую эпоху живем и сколько уже всячины пережили!

Ну, родимый мой Любанчик, позвольте мне вас крепко-крепко обнять и поцеловать. Пишите. Целую крепко тебя, Людмила, и тебя, Катя, и тебя, милый мой Любан! То же Лялю. Привет всем. Ваш любящий Красин и папаня.

Сейчас видел Бориса. Он сообщил: Маруся 2 нед[ели] назад была с Танечкой в б[ывшем] Царском. В нашей квартире все абсолютно в порядке, даже мои костюмы этими аккуратными датчанами выколачивались от моли. Жильцы пришли в ужас, думая, что это приехала маманя их выселять. Но их, конечно, успокоили и отбирать у них мебель придется, вероятно, с постепенностью, раз они так добросовестно нам сохранили имущество.

No 39. 5 декабря 1919 года. Юрьев

Милая моя, золотая Любашечка, солнышко мое ненаглядное! Родные мои девчушки, Людмильчик, Катабрашный, Любан мой маленький! Как я по вас соскучился и как мне вас всех хотелось бы видеть, обнять и поцеловать. Целую вечность мы не виделись, и девочек сейчас, пожалуй, не узнаешь. Ломоносов рассказывает, что Людмила еще летом выглядела 16-летней барышней. Что же это, маманя, такое? Зачем нам таких больших детей, я ведь их заводил малых, жирных, вонючих, для жмени, а тут вдруг тебе барышни,- еще, пожалуй, сконфузишься перед ними! Прямо хоть прекращай охоту! Поглядел бы на вас хоть в щелочку, хоть одним глазком.

Приехал я в Юрьев и как-то сразу ближе себя к вам почувствовал, хотя приблизился к вам всего на те же 600 верст, что и при переезде из Москвы в Петроград. По странной случайности дом нам отвели на Мельничной улице, где, кажется, жил Д. В., когда я в 1-й раз, лет 14 назад, был в Юрьеве.