Письма жене и детям (1917-1926)

7. Пиши мне, Любанаша, как ты предполагаешь дальше устраиваться, где жить лето и зиму? Приезд сюда я считал бы еще кое-как правдоподобным, если бы немедленно прекратилась внутренняя наша война и вместо взаимоистребления можно было бы заняться подвозом нефти из Баку и восстановлением копей Донецкого бассейна. Но на это надежды нет, война затягивается, может, придется потерять даже и Питер, что нас еще не очень смутило бы, но условия жизни будущую зиму не поддаются даже отдаленному представлению. В прошлом году мы еще дожигали остатки минерального топлива, а потому дров и отопления было относительно много, теперь же минерального топлива не осталось абсолютно, заготовка дров из-за продовольственных и транспортных затруднений ничтожна, и города роковым образом осуждены на замерзание в самом ужасном и непереносном смысле слова. Топлива не будет не только для отопления жилищ, но его не будет и для приготовления пищи. В замерзших домах, как это было отчасти (а тут это будет правилом) уже в эту зиму, полопаются водопроводные и клозетные трубы, и нельзя будет иметь не только ванны, но и просто стакана воды, санитарное же состояние таких жилищ можно себе представить. Ну посудите сами, мои родимые, могу ли я при таких перспективах звать вас сюда? Это было бы с моей стороны безумием. Вы скажете, ну как же ты-то сам будешь жить? Во-первых, мне как комиссару многое легче доступно, а по нашим во многом идиотским порядкам, семьи даже ответственных работников не пользуются почти никакими льготами, а затем, я все же и выносливее и сильнее всех вас. Наконец, кто знает, какой оборот примут далее события? Правда, лично моя деятельность такова, что я даже от людей иного политического лагеря постоянно получаю всякие заверения, но возможно ли все их считать за чистую монету? Потом, первое время в общей свалке разбираться не будут, наконец, самое поражение советской власти, если до этого дело дойдет (а мы думаем, что прежде, чем это случится, Антанта пойдет по стопам Венгрии)[200], будет процессом отнюдь не молниеносным, а длительным, следовательно, может быть, придется менять резиденцию, переезжать из города в город и т. п. Одному все это полбеды или даже никакой беды, если же представить себе что-либо подобное при наличности целой семьи, то мне, конечно, не оставалось бы другой возможности, как оставаться с вами и смотреть, что из этого выйдет, т[о] е[сть] искушать судьбу самым неприличным и недозволительным для неглупого все-таки человека образом. Будучи один, я в определенный момент, вероятно, уже не в московский, а в харьковский, киевский или какой-нибудь еще иной период истории нахожу, что далее для моих административных талантов применения уже не имеется, и со спокойным сердцем, малым багажом и ничем ровно не стесняемый, кроме размышлений о правильном выборе маршрута, смогу посвятить все свои силы скорейшему воссоединению с рыжанами мардабрашно-катабрашными и т. п. Согласитесь, этот вариант гораздо занимательней и веселей. Ничего неправдоподобного и неосуществимого в таких предположениях нет: вспомните, например, Бражникова, а мне ведь едва ли надо будет так далеко забираться. Может быть, конечно, в течение некоторого времени не будете иметь от меня известий, но это не должно смущать, вы можете быть за меня спокойны, уж я приму все меры, чтобы обеспечить себе спокойное существование и хороший путь. Повторяю, я считаю, что события будут развиваться иначе и что мы-таки выдержим до наступления таких условий, когда воевать с нами будет уже некому, но дело может затянуться, и, что в данном случае главное, зима будет здесь во всяком случае невыносимая. Одно время можно было ждать прекращения войны ранней весной, тогда можно бы было успеть вывезти из Баку нефть. Но Антанта решила попробовать задушить нас во что бы то ни стало, и на скорое окончание этой борьбы рассчитывать еще нельзя. Это, повторяю, решает и вопрос о возможности вашего возвращения в эту еще зиму в отрицательном смысле. Сейчас началось как раз наступление на Петроград. Ведется оно малыми силами, и довольно трудно судить, что именно преследует при этом неприятель. Само по себе даже занятие Питера еще ничего особенного не означает, так как уже много месяцев Петроград ничего не дает стране, а кормить там надо свыше миллиона душ. Политически потеря, конечно, очень тяжела, но военного значения она иметь не может. Весь провиант, доставляемый туда, останется на усиление других мест. С другой стороны, для удержания города, населенного сотнями тысяч рабочих, более года отстаивавших советскую власть, потребуется немалый гарнизон, и еще вопрос, во что этот гарнизон превратится в красном, хотя и оккупированном Питере? Ведь вся эта война такова, что побеждает не тот, кто одерживает победы.

22 мая

Приходится спешно кончить, ибо шведы мои собираются уезжать.

Ровно год сегодня, родимые мои, как я распростился с вами в Стокгольме и поехал в Берлин.