Письма живого усопшего

— Да, слишком честолюбив для человека; я слишком устал от людей и слишком любил то, чем мог бы стать человек!

— Похоже, мы уже перешли к защите, — сказал я.

— Из тебя ещё не выветрился судейский дух, — проворчал он.

— Ты ведь сам просил меня быть твоим судьёй.

— Да, это так.

— Мне жаль тебя, — сказал я.

Он улыбнулся снисходительно-грустной улыбкой.

— Похоже, у тебя есть и сердце и душа, — сделал вывод он.

— А ты слишком долго был один, — отозвался я, — ты растерял своё былое красноречие. Может, позволишь мне и обвинять, и защищать, и судить тебя? Ты сможешь прервать меня, когда захочешь.

— Хорошо, — согласился он.

— Ты был рождён под беспокойной звездой, — начал я. — Ты стремился следовать за героями, но они разочаровывали тебя тем, что были людьми. Тогда ты сделал своим героем себя, но это принесло тебе самое большое разочарование.

— Кажется, ты всё обо мне знаешь.

— В том и заключаются слава и позор твоего величия, что каждый знает о тебе всё.

— Я не согласен с этим! Всего обо мне вы не знаете.

— И чего же мы не знаем?

— Вы не знаете, как я любил человека!

— Но ты говорил о нём с презрением.

— Потому что он мог бы вырасти до сверхчеловека.

— О, да! Чтобы топить детей на «Лузитании», прорубать себе путь через Бельгию, растерять всех своих друзей и стать проклятьем для всей планеты!

Он поднял палец, останавливая меня.

— Ты говоришь сейчас не обо мне, а о немцах, — сказал он.

— Но они — единственные, кто довёл твою философию до её логического завершения.

— И поэтому ты смеёшься надо мной?

— Я вовсе не смеюсь над тобой. Я только излагаю факты. Это ты посмеялся над ними и чуть было не привёл их к гибели.

— Но я всего лишь проповедовал сверхчеловеческое.

— Настолько выше человека, что человек тебя просто не понял.

— Разве это моя вина?

— А чья же ещё?

— Может быть — их?

— Ничего подобного. В тебе было слишком много ненависти. И ты научил их ненавидеть человека.

— Я учил их ненавидеть всё то, что ниже сверхчеловеческого.

— Но ведь и сам человек — ниже сверхчеловеческого. Значит, ты научил их ненавидеть самих себя.

— Но и каждый из них — тоже был ниже сверхчеловека!

— Зато теперь каждый попытался им стать. Ты научил их этому. Они вообразили себе, что уже стали сверхлюдьми, стали выше добра и зла. Ты учил химии малых детей, и они взорвали свою всемирную колыбель.

— Я только хотел, чтобы они знали.

— Но начинать следовало с азбуки.

— А что бы ты назвал азбукой сверхчеловеческого? — спросил он.

— «А» — это любовь, «Б» — смирение, «В» — истина.

— Но почему же тогда я не научил их ни любви, ни смирению, ни истине?

— Потому что ни любви, ни смирения, ни истины ты не знал.

— Я не знал любви?!

— Да, любви ты не знал.

— И я не знал смирения?!

— Твоё высокомерие стало притчей во языцех.

— И я не знаю истины?!

— Тебе известна только половина истины, а половина истины — это ещё не истина, так же как половина яблока — это ещё не яблоко.

— Не хочешь ли ты сказать, что моё учение было ложным?

— И величайшей ложью в нём было то, что они могут превратиться в сверхлюдей, когда они ещё не готовы к восприятию сверхчеловеческого.

— Но человек должен возвыситься!

— Человек должен возвыситься над самим собой, а не над другими, — ответил я. — Чувствуешь, в чём разница?

— Чему же мне следовало их учить?

— Тому, что сверхчеловеческое — это слуга человека, а не обидчик и не тиран.

— Но они бы не поняли.

— Не будь столь самоуверен. Ведь нашлись же немногие, которые поняли Сына Человеческого...

— А, ты о нём!

— ...Которого ты отверг.

— Но он учил людей быть рабами!

— «Кто хочет быть большим между вами, да будет вам слугою; и кто хочет быть первым между вами, да будет всем рабом».

— Ну, если ты хочешь цитировать Писание...

— Я цитирую Сверхчеловеческое.

— Значит, ты полагаешь...

— Я полагаю, что ты отверг единственный хорошо известный пример своего собственного идеала.

— И ещё ты думаешь...

— Да, я думаю, что ты сошёл с ума, потому что слишком поздно понял, что твоё учение — ложно. Я думаю, что ты просто не нашёл в себе достаточно мужества, чтобы опровергнуть свои собственные выводы и тем самым возвыситься над самим собой; возвыситься над собой и в самом деле стать Сверхчеловеком.

— Так ты думаешь, что я всё знал?

— Я знаю, что ты знал. Я знаю, что Он явился к тебе в видении, что ты сам понял, в чём была твоя ошибка, и что ты так и не смог принять своё новое понимание, потому что оно пришло к тебе слишком поздно.

— Ты знаешь слишком много, — сказал он.

— Ты просил меня быть твоим судьёй, — напомнил я ему.

— Но не палачом.

— Ты сам стал себе палачом и палачом своего народа.

— Моего народа! — презрительно процедил он.

— Я же говорил, что ты не знал любви! — напомнил я ему.

— И что ты мне теперь прикажешь делать?

— Возвращайся на Землю и учи людей тому, как человек может превзойти самого себя. Возвращайся на Землю и учи людей следовать за Сыном плотника, отвергнуть которого ты их призывал. Вернись в Германию и опровергни самого себя.

— Как же я смогу вернуться?

— В другом теле, конечно же, в чистом и здоровом теле, чистоту которого тебе придётся поддерживать.

— Что ты имеешь в виду?