Письма Живого Усопшего

— Кто бы ты ни был, — сказал я, — а я догадываюсь, что существо ты необычное, — знай, что вопрос о моём личном статусе уже давно перестал входить в сферу моих первостепенных интересов.

— Вот поэтому ты и можешь послужить интересам мира.

— Тогда говори, — попросил я.

Некоторое время он смотрел на меня огненным вопрошающим взглядом, а затем спросил:

— Ты устал от войны, от трудов войны?

— Меня больше утомляет моё сочувствие страждущим.

— И ты хотел бы, чтобы они перестали страдать?

— Временами мне кажется, — сказал я скорее сам себе, нежели ему, — что ради прекращения всех тех ужасов, что творятся там внизу, я с удовольствием отдал бы свою собственную жизнь.

— Свою жизнь? А что ты имеешь в виду, говоря о собственной жизни?

— Я имею в виду сознание своей свободы и свободу своего сознания.

— Неплохое определение для жизни подобных тебе существ, — отметил мой собеседник. — Так ты в самом деле готов пожертвовать своей жизнью ради мира?

— С радостью, если, конечно, это действительно сможет спасти мир.

— Такое возможно.

— Тогда не мог бы ты перейти сразу к делу? — потребовал я. — Я чувствую, что ты собираешься сказать мне нечто важное.

— Что же может быть важнее, — возразил он, — чем принесение в жертву во имя мира такой жизни, как твоя?

— Продолжай.

— Есть способ, — сказал он, — освободить людей там внизу от дальнейших страданий, пожертвовав тем, что ты называешь «сознанием свободы и свободой сознания».

— И вновь я говорю тебе — продолжай.

— В моих силах, — сказал он, подходя всё ближе ко мне и впиваясь в меня своими горящими глазами, — в моих силах так повлиять на умы людей в сражающихся армиях, в армиях по обе стороны фронта, что они откажутся продолжать войну друг с другом.

— И предадут каждый свою родину?

— И восстановят мир, — поправил он меня.

— А какая роль во всём этом будет отведена мне?

— Очень важная роль.

— Ты опять говоришь загадками.

— Что ж, я объясню, — ответил он. — Но чтобы ты понял меня, я должен сначала рассказать тебе о том, кто я такой. Я — один из тех, кто служит Добру тем, что противостоит ему, и придаёт ему тем самым ещё большую силу и активность.

— Я так и подумал. А теперь ты можешь сказать мне прямо, для чего тебе понадобился я?

— Я хотел предложить тебе следующее. Если ты действительно хочешь, чтобы эта бойня прекратилась — а она длится уже достаточно долго, чтобы достичь той цели, которой служу и я залить весь мир кровью, причинить ему такие разрушения, каких не исправить потом и за десять лет созидательного труда, пробудить всю ту ненависть и все те дурные страсти, что гнездятся в сердце человека, — если ты хочешь, чтобы эта бойня прекратилась, то у меня есть средство, которое может её прекратить.

— Да, но при чём тут я?

— Я уже давно за тобой наблюдаю, — сказал он, — и вижу, с каким усердием ты следуешь принципам, данным тебе твоим Учителем.

— Тогда почему ты спросил меня при встрече, кто я такой?

— Только для того, чтобы как-то начать разговор.

— Так, так, — сказал я.

— Я наблюдал за тобой, — повторил он, — и понял, что с твоей силой и твоими познаниями ты мог бы принести огромную пользу, если бы переменил свои симпатии и примкнул к нам. Твоё сознание свободы возросло бы ещё больше.

— Но это сознание свободы было всего лишь моим определением жизни! Я полагал, что, стараясь приспособить своё собственное суждение к ограниченности моего разума, ты скажешь мне, что, потеряв свою жизнь, я обрету её.

Едва заметная улыбка слегка исказила морщинистое лицо стоявшего передо мною существа.

— А ты был бы нескучным помощником, — сказал он, — подумай ещё раз, прежде чем отказаться от моего предложения.

— Ты предлагаешь мне сделку, — ответил я, — но так и не сказал прямо, в чём же она заключается. А я — старый юрист и потому привык соблюдать формальности.

Улыбка тут же слетела с лица моего собеседника, и он сказал мне:

— Если ты станешь одним из нас, я остановлю эту войну.

— А ты можешь?

— Могу.

— Как ?

— Я тебе уже говорил.

— Но то лекарство, которое ты предлагаешь, хуже самой болезни, даже если предположить — в чём я лично сомневаюсь, — что пациент согласится его проглотить.

— Значит, ты не согласишься пожертвовать собой, даже если я докажу тебе, что смогу выполнить свою часть сделки?

— Не соглашусь.

— Значит, на самом-то деле судьба мира тебя мало заботит!

— Ты говоришь, как настоящий немецкий пропагандист, — сказал я ему.

— Ты хочешь сказать, что они рассуждают так же логично, как я, — уточнил он.

— Я всегда удивлялся, — ответил я, — в какой это школе они так здорово освоили такую логику.

— Так ты отказываешься от моего предложения?

— Мне непонятно, почему ты вообще стал тратить на него своё время и силы.

— В любом случае, об этом не стоит жалеть: само общение с тобой — это уже настоящее удовольствие.

— Я уже слышал раньше, что дьявол — великий льстец.

— Дьявол просто очень вежлив.

Мы стояли, глядя друг на друга оценивающим взглядом. Он действительно был интересным объектом для изучения.

— Давай забудем на время о том, что у нас разные идеалы и разные цели, — сказал я ему, — и поговорим просто как два разума...

— Равные по своей силе, — вставил он.