Письмена на теле

Это правда, что когда Элгин начинал, он не осознавал, что его одержимость изучением раковых новообразований принесет более ощутимую пользу ему, нежели кому-либо из его пациентов. Он использовал компьютер для имитации эффекта быстрого распространения инородных клеток. Он считал генную терапию наиболее вероятным решением проблемы для тела взятого в плен самим собой.

Это была очень популярная область медицины. Генная терапия - это пограничный мир, где можно сделать себе и имя, и судьбу. Элгина осаждала одна американская фармацевтическая компания, которая уговорила его перейти из больницы в лабораторию. Так или иначе, он никогда не любил больницы.

"Элгин" - сказала Луиза "не мог больше бинтовать порезанные пальцы, но он мог рассказать тебе все о раковых новообразованиях, за исключением того, что их вызывает и как их лечить".

"Это немного цинично, не правда ли?"

"Элгин не заботился о людях. Он никогда не встречался с какими-либо людьми. Он десять лет не появлялся в больничной палате. По пол года он проводил, уставившись в компьютер в швейцарской лаборатории, стоящей миллионы фунтов стерлингов. Он хотел сделать великое открытие.

Получить Нобелевскую премию".

"Нет ничего плохого в честолюбии".

Она засмеялась. "Есть много плохого в Элгине".

Я думаю о том, смогу ли я жить с Луизой. Мы лежим рядом, я провожу пальцами по ее губам. У нее прекрасный прямой нос, строгий и требовательный. Ее рот противоречил носу, не потому что не был серьезным, а потому что был чувствительным. Губы были полными, сладострастными, с каким- то оттенком жестокости. Нос и рот вместе производили странный эффект скрытой сексуальности. Была какая-то проницательность и еще желание в этом образе. Она была Римским Кардиналом, целомудренным, до поры, пока не встретит своего идеального хориста.

Вкусы Луизы не соответствовали концу двадцатого столетия, где суть секса в открытости, а не скрытости. Ей нравилась трепетность намека. Ее наслаждением было надежное, медленное возбуждение, игра между двумя равными партнерами, которые, возможно, найдут место и для игры в неравноправие. Она не относилась к лоуренсовскому типу - никто не мог бы взять Луизу с животным натиском. Было необходимо захватить все ее существо. Ее ум, ее сердце, ее душа и ее тело могли существовать только как две пары близнецов. Она бы не стала отделять что-либо от себя. Она предпочитала обет безбрачия простому спариванию.

Элгин с Луизой больше не занимались любовью. Время от времени она извлекала из него пыл, но отказывалась от того, чтобы он входил в нее. Элгин принимал это как часть их сделки, и Луиза знала, что он пользуется услугами проституток. Его наклонности сделали бы это неизбежным даже в более традиционном браке. Его новым развлечением было летать в Шотландию и погружаться в ванную из овсяной каши, в то время как пара кельтских гейш надевали презерватив на его член.

"Ему бы не хотелось обнажаться перед посторонними людьми" - сказала Луиза - "Я единственная женщина, кроме его матери, которая видела его раздетым".

"Почему ты осталась с ним?"

"Он был хорошим другом, пока не начал работать все время".

"Я бы могла чувствовать себя достаточно счастливой, оставаясь с ним и живя своей собственной жизнью, если бы кое-что не произошло".

"Что?"

"Я встретила тебя в парке. Это было задолго до того, как мы познакомились.

Мне хочется задавать ей вопросы. Мое сердце учащенно бьется и я чувствую одновременно и расслабленность, и измождение, как бывает, когда выпьешь спиртное на голодный желудок. Что бы Луиза ни сказала, я не смогу справиться с этим. Я лежу на спине и смотрю на тени от огня. В комнате стоит декоративная пальма, ее листья гротескными размерами отражаются на стене. Это не был обычный банальный дом.

В последующие несколько часов, когда я то пробуждаюсь, то засыпаю с легким жаром, который объял меня из-за всех моих страстей и переживаний, мне кажется, что я нахожусь в маленькой комнате полной призраков. Какие-то фигуры за окном заглядывают сквозь муслиновый занавес. разговаривают друг с другом тихими голосами. Какой-то мужчина стоит у каминной решетки, пытаясь согреться. Здесь нет никакой мебели кроме кровати, и эта кровать летает. Мы окружены руками и лицами, изменяющимися и сливающимися то в размытом фокусе, нереальные и огромные, то исчезающие как мыльные пузыри, которые пускают дети. Фигуры приобретают форму и становятся узнаваемы; Инге, Кэтрин, Вирсавия, Жаклин. Другие, о которых Луиза ничего не знала. Они подходят очень близко, кладут свои пальцы мне в рот, в ноздри, оттягивают вверх мои веки. Они обвиняют меня во лжи и измене. Я открываю рот, чтобы что-то сказать, но у меня нет языка, на его месте пустота. Я наверное кричу, потому что Луиза, в объятиях которой я лежу, наклоняется ко мне, ее ладонь на моем лбу, она гладит меня и шепчет: "Я никогда не отпущу тебя".