Письмена нового времени

Антология “Девять измерений”, и это признают сами инициаторы проекта, явилась реализацией на практике тезисов нового понимания поэтического творчества, которые были предложены журналом “НЛО” (№ 62). Главный лозунг этого выпуска издания, задуманного эпохально, был: “Современная поэзия — вызов гуманитарной мысли”. Вектор движения задан. Естественно, все авторы антологии априорно ставятся в привилегированное положение относительно своих оппонентов, противников “поэтических инноваций”. Можно запросто обвинить всех их в недальновидности, высоколобой зашоренности или в отсталости. Что они, дескать, не видят и не хотят видеть новое, только нарождающееся лицо поэзии. Буквально все “новое” в устах апологетов приобретает автоматически положительную коннотацию, все старое, “классическое” — отрицательную.

Теоретический базис под это разделение был подведен все в том же журнале “НЛО” № 62 в статье М.Л. Гаспарова “Столетие как мера, или Классика на фоне современности”. По мысли Гаспарова, с новизной связано понятие актуальной “современности” — “это то, чего не проходят в школе, что не задано в отпрепарированном виде, о чем мы знаем непосредственно, чему учит улица”. “Учит улица” — действительно основополагающий принцип для понимания современной “новейшей” поэзии. Стих с преобладанием разговорной интонации, отражающий индивидуальные черты этой самой интонации, — просто уличный треп, часто бессвязный и невнятный, в котором, как в остатках кофейной гущи, особо подкованные специалисты силятся разглядеть глубинный смысл. Этот треп часто внедряется в кинематограф (рассуждения о массаже ступни в “Криминальном чтиве” Тарантино), в популярную музыку (реповый речитатив), и вот уже в поэзии он выдается за какую-то уникальную новацию.

Поэзия всегда искала средства для обновления через вхождение в “живую жизнь”. Однако сейчас создается ощущение, что пресловутая “улица” становится высшей инстанцией, определяет культурную идентичность произведения. С ней, с ее требованиями нужно постоянно сверяться: это обязательно, если хочешь идти в ногу со временем. Будь я ханжой, указал бы на мат, различные формы ненормативной лексики, жаргонизмы до “беспредела”. Лирический герой инфантилен, когда идет постулирование себя как самозначимой личности. С другой стороны, он склонен к девиантному поведению, “гуманитарным бомбардировкам” по отношению к обществу, социуму, бесцеремонно посягающему на его личное достоинство. На уровне стиля — это давление примет окружающего мира, смакование “ничегонезначащих” деталей, возведенных до уровня символа. “Улица” — место, где проявляется момент истины, происходит встреча индивидуального человека и социума. Здесь вершится суд.

“Улица” возводится в статус особого сакрального пространства, потому как ее эмпирия есть единственная реальность. Пространство это сакрально, поскольку отмечено печатью моего личного присутствия, что и должно в обязательном порядке быть запечатленным в тексте. Здесь, на этой “улице”, нужно не просто кричать и вопить громче всех, а доказать право на свой голос путем дискредитации конкурентов. Антология — отражение расцвета поэзии, которая решает “художественные и экзистенциальные, а не социально-политические задачи” (И. Кукулин). Соответственно это и есть критерий отнесения того или иного явления к разряду поэзии. Все, имеющее отношение к области “социально-политических” задач, к разряду поэзии отнесено быть не может. Раздаются пинки всем идеологическим оппонентам.

Однако здесь возникает одно существенное “но”. Эта единственная реальность — бесценный личный опыт представляет ценность лишь для говорящего субъекта. Фактом, претендующим на общее понимание, на восхождение от индивидуального к всеобщему, он едва ли станет. Его кожух, футляр, чрезвычайно плотен и совершенно непроницаем для иного восприятия. Когда, например, человек рассказывает уже несколько раз проговоренную ситуацию, которую лично он хорошо представляет, то в рассказе часто опускает многие важные детали, узловые моменты, подменяя их понятными для себя одного образами. Получается фрагментарная конструкция, совершенно невнятная для другого человека и попросту угнетающая его, вводящая в тоску.

Бегаю глазами по строчкам стихотворения, к примеру, Кирилла Медведева и никак не могу понять: в чем “прикол”, хоть убейте! В стихотворной графике текста? В ставшем практически нормой игнорировании прописных букв и знаков препинания? Или, может, просто был не выключен диктофон и на бумаге расшифровали случайно записанный диалог: “я с ужасом понял” — начинает Медведев, а я, извините, понять ничего не могу. Или именно здесь должны развернуть свой полевой госпиталь настырные комментаторы?