Письмо

На пригорке, под сенью двух яблонь, стояла обыкновенная маленькая хатка с остроконечной драночной крышей.

— Это и есть?.. — упавшим голосом спросила Г аля.

— Так, так! — весело ответил возница и стегнул лошаденку хлыстом.

Около школы куры лениво рылись в навозе. Пахло развороченной теплой землей. На двери висел замок с торчащим в нем ключом. Одно из трех маленьких окошек было занавешено марлей. Чья-то рука сдвинула ее в сторону, показалось коричневое морщинистое лицо женщины.

— Эгей, Полина, принимай новую учительницу! — крикнул возница и пояснил Гале, что это сторожиха и уборщица школы.

Полина жила в пристройке, разделенной надвое деревянной перегородкой. Пустовавшая половина предназначалась для Гали. .Там стояли кровать, стол и табуретка. На стенах висели обрывки пожелтевших газет. В углу валялись окурки. Пахло пылью и мышами.

— Кто здесь жил? — спросила Галя.

— Да жил тут один.., — недружелюбно ответила Полина.

— Уехал?

— То правда...

Потом сторожиха показала Гале единственный в школе класс — небольшую комнату с двумя подслеповатыми окнами. Здесь стояло шестнадцать порыжевших, изрезанных вдоль и поперек парт со скамьями без спинок. Классная доска была иссечена застарелыми следами мела. На учительском столе лежал звонок, но не обычный, знакомый школьный звонок, а позеленевший от времени колокольчик с кожаным ремешком вроде ошейника.

— Зачем ремешок?

— А то колотало.

— Какое колотало?

— А что на овец вешают, чтобы не потерялись в лесу. Чуете? — и Полина затрясла «колоталом» над головой. Раздался гулкий отрывистый звон, будто сторожиха ударила в бубен.

У Гали засосало под ложечкой. Парты не пахли свежей краской. В окна не врывалось солнце. Вместо звонка — какое-то овечье «колотало»...

Она с трудом удержалась, чтобы не расплакаться. Милая, бедная мама! Хоть бы на минутку очутиться рядом с нею, взглянуть в добрые голубые глаза, погладить седые волосы. Когда-то это будет?

Вечером, за чаем, Полина рассказала о здешних местах. Выселки были разбросаны всюду: на склонах гор и холмов, в окрестных долинах, на берегах лесных речек. В течение нескольких дней предстояло переписать детей, подготовить школу к занятиям.

«Как же я буду работать? — думала Галя, оставшись одна. — И заведующей и учительницей... И как я буду вести сразу и первый, и второй, и третий классы? Ведь помещение-то одно! Нет, в самом деле...»

Монотонно потрескивал фитиль в керосиновой лампе. За тесовой перегородкой вздыхала и ворочалась на постели Полина.

Галя достала бумаги и принялась писать письмо.

* * *

На другой день она попросила Полину отнести письмо на почту.

— Только обязательно отнесите, не забудьте, пожалуйста, — сказала девушка. — А я пойду на хутора.

— Переписывать?

— Ага! — подтвердила Галя бодрым голосом.

Поставив последнюю точку в письме, она почувствовала облегчение. Теперь ей было все равно: переписывать так переписывать...

Через полчаса она уже шагала по лесной тропинке. Под ногами потрескивали сухие ветки. Со всех сторон неслись какие-то вздохи, шорохи, поскрипывания, словно по сторонам, за деревьями, притаились сотни невидимых живых существ.

Наконец лесная тропа вывела ее на большую светлую поляну, и Галя облегченно вздохнула. Посреди поляны стояла ветхая хижина под соломенной крышей. На пороге сидел босоногий вихрастый парень. Смуглое лицо его было озабоченно.

— Здравствуйте, — вежливо сказала Галя.

— Добрый ранок, — ответил парень, исподлобья оглядывая девушку.

— Где ваши родители?

— Нема их.

— А где же они?

— Померли. Пять рокив тому.

— Вот как... С кем же вы здесь живете?

— С жинкой.

«Такой молодой, а уже женатый», — подумала Галя и спросила:

— Что же вы'делаете в лесу, где работаете?

— А вот кукурузу роблю, подсолнух. Жинка грибы собирает. Зимой пойду лес рубить.

— В школе учились?

— Нет.

— Почему?

— До советской власти школы у нас не было.

А в село бегать дуже далеко. Вот и не учились,— парень невесело улыбнулся.

— Ну что ж, приходите ко мне в школу. Тут недалеко...

— А вы учителка?

— Да. Придете?

Парень неопределенно кивнул головой. Галя не знала, как заручиться его твердым согласием, распрощалась и ушла.

Неподалеку, на горбатом пригорке, стояла другая хата. Под тенью яблони хозяин, костистый, большерукий крестьянин, точил косу. Металл издавал резкий неприятный звук, словно воздух с силой рассекали хлыстом. Рядом стояла девочка лет восьми и смотрела на работу отца. Узнав, что пришла новая учительница, хозяин приставил косу к яблоне и крикнул в хату:

— Анцю, вынеси скамейку.

Когда Анця, жена хозяина, вынесла скамейку и покрыла ее чистой холстиной, он сказал:

— Сидайте, будь ласка.

Они разговорились. У Василия Козака было три дочери, старшей исполнилось восемь лет.

— Ну что ж, — сказала Галя, — запишем ее в первый класс.

— Добре, — согласился Козак. — Только о чем я вас спытаю? Вот вы человек ученый, образованный. Скажите, будь ласка, что есть мичуринское учение?

Оказалось, что на хуторах создается первый колхоз и что назвать его думают — имени Мичурина, потому что «тот Мичурин является самым главным специалистом в колхозной науке». Так говорят люди.