Письмо из деревни (сборник)

Фет неповторим и уникален тем, что был едва ли не единственным русским поэтом, сочетавшим поэзию с хозяйствованием в своём крепостном поместье. Причём помещик он был практичный, успешный, хваткий. Разбирался в сельском хозяйстве. Похоронен Фет под Орлом, в одном из родовых имений – селе Клеймёново. Сейчас там глухая деревня. Среди молитвенного безмолвия русских полей возвышается скромная церковь красного кирпича, окружённая ивами да берёзами. И такая заброшенность, упокоенность, такая простая до неприметности, затаённая красота вокруг, что стихи Фета, оказавшись в своём эпицентре, звучат как нигде и как никогда. Как вечность.

Не жизни жаль с томительным дыханьем,
Что жизнь и смерть? А жаль того огня,
Что просиял над целым мирозданьем,
И в ночь идёт, и плачет, уходя.

22 апреля 2005

Осень

Унылы пасмурные дни —
застыла голая природа.
Так смерть приходит – вон, смотри,
она стоит уже у входа.

А ты, поникший весь, сидишь, —

безмолвны гаснущие очи,
и кажется, что крепко спишь,
и маска пасть с лица уж хочет.

С руки обмякшей тёплый плед

сместился вниз, и обнажилась
синеющая плоть, и лед,
и комната заворожилась, —

и голова наклонена,

как будто силам тяготенья
в минуты гибельного сна
она несёт свои моленья.

Здесь всё сковал покой и мгла

накрыла. Пелена тумана
на два опущенных крыла
надела белые саваны

и ждёт недвижно за спиной

последних слов той жизни тленной,
чтобы забрать её с собой
и раствориться во Вселенной.

15 окт 2012

Дорога

Дорог полотна расстилаются, сходясь

И снова расходясь вдали бесшумно

Под звёздным небом, неминуемо стремясь

Туда, где ужас ночи ждёт безлунной.

Эмиль Верхарн

Просёлочная дорога, ведущая к деревне, начинается там, где заканчивается асфальт. Шесть километров вьётся она узкой лентой среди полей, по опушке леса. Ступая на неё, выступая в путь, покидаешь твёрдость асфальта, оставляешь позади последнюю связь с городом, теряешь уверенность во всём, чем раньше мог располагать и на что всегда мог положиться, лишаешься прочности всяких основ. Впереди – зыбь да хлябь просёлка, две истоптанные, разбитые колеи, две неровные, неверные полоски сырой земли (словно растянувшийся до невозможного и сам себя отрицающий знак равенства между двумя противоположными полюсами).

Сколько раз доводилось проделывать этот путь, выхаживая и вышагивая из конца в конец по этой дороге! Сколько раз случалось вязнуть, буксовать, тонуть в грязи и распутице! Дорога настойчиво требует держаться за неё и в то же время сама держит, не пускает. Дорога, что соединяет города и деревни, в той же мере и разъединяет. Становясь бездорожьем, дорога препятствует, отрезает. Дорога ведёт к людям и уводит от людей, в глушь, куда всё трудней и трудней добраться. Такую дорогу, расхлябистую, ухабистую, ненадёжную, полюбит не каждый, не всякий рискнёт связать с ней свою жизнь.

Именно поэтому опустели удалённые деревни. Все семьдесят лет советской власти из окрестных полей вывозилось несметное количество зерна, которое растворялось в желудках городов, но на шесть километров дороги не хватало средств. Вслед за зерном утекали и люди, превращаясь в горожан. Исчезали их избы, забывались их следы, покрывались травой, стирались дождями и распутицей. Опустела, осиротела дорога, но всё же осталась – как метка, как рана, как русло иссякнувшего потока. Осталась такой, какой была изначально, – простой, просёлочной, серой и убогой.

Но сколько оттенков, однако же, кроется в этой серости! Сколько скромного обаяния в редких деревцах, сопровождающих дорогу! Сколько стиснутости, зажатости, обречённости в изгибах колеи, и в то же время – сколько свободы в неспешном убегании вдаль, сколько капризности и своенравия! Сколько живописности сокрыто в этом тихом лежании, расстилании просёлка!

Как терпеливо позировал просёлок художникам – романтикам и передвижникам, реалистам и импрессионистам! Как вдруг в XIX веке он стал главным героем живописи, вытеснив парадный портрет! Стал символом, иконой, истинным портретом души.