Письмо из прошлого

— Стефани тогда встречалась с парнем, который был шестеркой у местной мафии. Он знал нужных людей. Тех, которые могли разобраться с такой проблемой. Да и он был готов на все ради Стефани. А она… даже глазом не моргнула, просто начала действовать. У нее и мысли не возникло вызвать полицию или рассказать кому-нибудь. Она побежала и набрала ванну — вода была кипяток, и ночь тоже. Ей пришлось разрывать мою одежду, на ней было столько крови… в том числе и моей. Я помню, как она обняла меня за плечи и отвела в ванную, какой горячей была вода — почти невыносимой, и кожа у меня стала красная, как мясо. Я сидела в ванне, пока вода, розовая от крови, не остыла и я не начала дрожать… А потом Стефани пришла за мной. Она сказала, что все улажено, я не должна никому говорить о случившемся. Я собиралась уехать с Генри, как и планировала. Я была в шоке, но и она, я думаю, тоже. В день, когда я была готова бежать и хотела найти Генри, я увидела в ванной остатки того платья. Я схватила их и затолкала за шкаф в своей комнате. А потом вылила на пол целую бутылку отбеливателя и оставила так. В самолете по пути в Англию меня начало трясти, и я не могла остановиться. Генри думал, что меня пугает новая жизнь, но на самом деле меня пугал секрет, который я оставила в старой жизни, и еще один, тот, который я забрала с собой.

Мамины руки, такие нежные и чувствительные, задрожали от эха пережитого страха, и она потянулась к сигарете, терпеливо дымящейся в пепельнице.

— Луна, я узнала о тебе через пару недель после того, как мы приехали в Лондон. Я знала, что ты от него. Я думала, что возненавижу тебя, а Генри возненавидит меня. Когда я сказала ему, что беременна, он не стал задавать вопросов, хотя и знал, что это не его ребенок. А я не могла рассказать ему, как все произошло. Я даже думать об этом не могла. Возможно, он чувствовал, что произошло, но, даже если так, не задавал вопросов, да я все равно не могла говорить об этом — ни тогда, ни вообще когда-либо. Я поняла, как мне повезло, когда он обнял меня и сказал, что любит нас обоих. Я подумала, что смогу смириться и не думать об этом. Что, если Генри действительно меня любит, я смогла бы обрести покой. И я любила тебя, Луна. Думаю, если бы не ты, я бы покончила со всем этим еще тогда, когда просыпалась от кошмаров. Но ты подарила мне еще тридцать лет жизни, любви и радости. И Пиа тоже. Я была так счастлива, что у меня есть две чудесные дочки и тридцать лет счастья, которого я не заслуживала. Тридцать лет, которыми я так дорожу и за которые так благодарна.

Она обернулась к заходящему солнцу, и свет пролился на ее профиль.

Пленка продолжала крутиться в проекторе — тук, тук, тук… В следующую секунду запись оборвалась, и свет залил гниющую стену.

А затем я вскочила и бросилась наутек.

Что-то твердое больно упирается мне в шею, и мир обретает четкость. Мальчишка не старше десяти схватился за камеру и пытается сдернуть ее с моей шеи.

— Ну-ка отдай, ты, мелкий засранец! — кричу я, схватившись за туго натянутый ремень.

— Идите к черту, дамочка! — Он дергает так сильно, что ремень обжигает мне шею, а затем я вижу, как он удирает, и люди вокруг даже не пытаются его остановить — просто смотрят, и все.

— Остановите его! — Я вскакиваю на ноги. Чувствую привкус крови на языке, шея болит, мне хочется плакать. — Пожалуйста, остановите его, это камера моего папы! Я не могу потерять и ее!

Мальчишка добегает почти до конца улицы, и в тот момент, когда я уже готова расстаться с надеждой вернуть камеру, он вдруг с размаху врезается в живот какого-то высокого мужчины, одетого, несмотря на жуткую жару, в костюм с галстуком.

Мужчина хватает его за шиворот порванной рубашки и шепчет что-то на ухо. Что бы он ни сказал, мальчишка тут же перестает сопротивляться.

Я смотрю, как мужчина оттаскивает мальчишку в угол так, что его ноги едва касаются земли, и слезы обжигают мои щеки.

Мужчина подтаскивает его ближе, и мальчишка протягивает мне камеру. Я хватаю ее и прижимаю к груди.

— Что нужно сказать, Рики? — Голос мужчины кажется мне знакомым. Точнее, не сам голос, а его тон — авторитетный и уверенный. — Что? Нужно? Сказать?

— Простите, мэм, — бормочет мальчик и улепетывает сразу же, как только мужчина разжимает хватку.

— Спасибо! Не представляю, что бы я делала, если бы потеряла ее. — Я смотрю в его светлые голубые глаза, обрамленные темными ресницами, и, как только он улыбается, тут же осознаю, кто это. На секунду любопытство вытесняет все остальное. Но это совершенно точно он, даже несмотря на то, что в последний раз, когда я видела мистера Джиллеспи, он был на тридцать лет старше.

— Мисс, вы хорошо себя чувствуете? — Он окидывает взглядом мое залитое слезами лицо и поддерживает меня под локоть. Я с благодарностью держусь поближе к нему.

— Мистер Джиллеспи?

— Да… Прошу прощения, мы знакомы?