Письмо къ Сев'eру

Подлинно, Господь милостивъ и человеколюбивъ. Какимъ же образомъ светъ, явившійся для того, чтобы просветить мракъ слепоты человеческой, возставить падшихъ, разрешить связанныхъ, какимъ, говорю, образомъ сей светъ видящихъ делаетъ слепыми? Въ Евангеліи повествуется объ Іисусе Христе, что Онъ многимъ слепымъ даровалъ прозреніе и ни у кого не отнималъ очей; между темъ въ Законе сказано: Азъ убію и жити сотворю (Втор. 32, 39). Равнымъ образомъ и въ Евангеліи объ Немъ же написано: се лежитъ Сей на паденіе и на востаніе многимъ (Лук. 2, 34). Въ такомъ же смысле надобно понимать и оное изреченіе: на судъ Азъ въ міръ сей пріидохъ, да невидящіи видятъ и видящіи слепи будутъ. Господь пришелъ, и съ Его пришествіемъ древняя мимоидоша, и се быша вся нова. Такимъ образомъ исполнилось сказанное: Азъ убію и жити сотворю. Онъ умертвилъ ветхаго нашего человека, пригвоздивъ его ко кресту, совлекши съ него плоть, и, проведши его чрезъ все начала и власти, даровалъ ему торжество въ Себе самомъ, и оживилъ новаго нашего человека воскресеніемъ изъ мертвыхъ, возведши его горе и посадивъ на небесахъ. Такъ–то Онъ пришелъ просветить слепыхъ и видящихъ сделать невидящими, — т. е., закрыть очи, отверстыя на преступленіе, и отверсть те, кои прежде не видели ничего добраго. Для меня полезны какъ сія слепота, по которой я не вижу греха, такъ и зреніе, которое позволяетъ мне созерцать святость.

И такъ молись обо мне, любезный братъ, дабы и то и другое даровалъ мне Господь, дабы, т. е., и поразилъ меня слепотою, которая бы мне не давала видеть суеты, и вместе просветилъ мою слепоту, дабы я могъ видеть истину. Да умертвитъ Онъ во мне ветхаго человека съ деяньми его, и да процвететъ о Христе плоть моя и обновится яко орля юностъ моя. Въ семъ–то и состоитъ истинная перемена, когда мы сами изменяемся въ новаго человека, созданнаго по Богу и носящаго на себе образъ небесный, и вместе отлагаемъ того человека, который заразился грехами. Молю Бога, чтобы Онъ уничтожилъ во мне земный образъ, носимый нами въ мірской жизни, и вместо того возстановилъ и украсилъ во мне свой образъ, который бы мне не стыдно было носить, и съ которымъ я смело могъ бы сказать: исчезе сердце мое и плоть моя, Боже сердца моего, и часть моя, Боже, во векъ (Псал. 72, 26)! Ибо когда происходитъ спасительная перемена съ моимъ внутреннимъ человекомъ, — исчезаетъ сердце мое и плоть моя, т. е., действія воли и плоти моей; тогда я, свободный отъ узъ телесныхъ, съ очищеннымъ сердцемъ смело могу взывать къ Богу: Боже сердца моего, и часть моя, Боже, во векъ! О, если бы исполнилось надо мною оное изреченіе Симеона, т. е., если бы Іисусъ Христосъ былъ мне на паденіе и на востаніе, — на паденіе внешнему моему человеку, и на востаніе — внутреннему, дабы палъ во мне грехъ, упорно стоящій, когда душа падаетъ, и восталъ бы во мне тотъ безсмертный человекъ, который палъ, когда грехъ усилился! Стояніе внешняго человека есть паденіе внутренняго; и на оборотъ, въ той мере, какъ ослабеваетъ нашъ внешній человекъ, внутренній со дня на день обновляется. Посему–то великій учитель и говоритъ: егда немоществую, тогда силенъ есмь (2 Кор. 12, 10).

И такъ благодареніе Господу, что Онъ начерталъ мой образъ более живыми и прочными красками, не на скрижаляхъ тленныхъ и не на мягкомъ воске, но на плотяныхъ скрижаляхъ сердца твоего, где ты будешь постоянно созерцать меня, напечатленнаго въ душе твоей, и блюсти меня въ единеніи веры и благодати не только здесь, но и въ будущемъ веке. Если же любовь твоя непременно желаетъ иметь видимое утешеніе, то ты можешь, по находящимся въ душе твоей чертамъ, сколько позволитъ память, сказать какому нибудь живописцу, чтобы онъ написалъ мое изображеніе, хотя съ кого либо изъ предстоящихъ, на меня похожаго. Конечно, живописецъ, по неопытности своей, не понявши твоихъ словъ, можетъ написать меня и неверно; но, поелику ты всегда представляешь и объемлешь меня въ душе своей: то какое бы лице неискусный живописецъ ни изобразилъ подъ моимъ именемъ; въ твоей душе всегда буду представляться я, а не другой кто либо.