Письмо не по адресу

В управлении дела пошли совсем мрачно. Мне устроили допрос. Да, ты всё правильно прочитала: мне устроили допрос! Сначала спросили, как меня зовут и где я живу. Какое имя я должен был назвать? Берри Бейзер? Ужас! Я сначала немного повыделывался, но потом назвал своё настоящее имя. Кранц, Берри Кранц. В общем, как ты уже, вероятно, поняла, название нашего кафе — «Кранцхен» — образовано от фамилии (я говорю об этом лишь для того, чтобы ты наконец запомнила мою фамилию).

Ну так вот, следующим делом полицаи потребовали, чтобы я предъявил документы, но у меня, ясное дело, с собой ничего не было. Пришлось назвать им наш адрес и номер телефона.

Но тут вступил в действие закон Мёрфи[18]: если неприятность может случиться, то она обязательно случится! Именно вчера родителей не было дома, потому что они были приглашены на вечеринку по случаю дня рождения моей тёти Лиззи. Вообще-то её зовут Мария-Елизавета, но она терпеть не может этого длинного имени, оно вызывает у неё какие-то кладбищенские ассоциации. Так вот, именно в этот день она пригласила всё семейство в ресторан.

Естественно, названия этого заведения, чёрт бы его побрал, я вспомнить не мог! Так что шанс связаться с родителями пропал. И я точно знал, что мероприятие, на которое они ушли, будет длиться долго. У тёти Лиззи есть два любимых занятия: болтать (точнее сказать, сплетничать обо всех на свете) и есть. Вот почему ни у кого из гостей на её вечеринке нет ни малейшего шанса уйти до тех пор, пока

а) тётя не расскажет каждому всё о своих соседях, друзьях, пасторе и бог весть о ком ещё и

б) пока торжественный ужин, состоящий минимум из восьми блюд, не будет съеден подчистую.

Так что бедным гостям приходится мучиться в корчах до тех пор, пока не явится врач. А это происходит ой как не сразу! В результате кончаются все её именинные вечерники одинаково: у одной половины гостей от переедания начинаются галлюцинации, а у другой — острейшее несварение желудка. Часа в три утра, не раньше, все они, еле живые, валятся на пол от усталости и судорог в животе. Да, вот такая она, наша тётя Лиззи. Хорошо, что её день рождения бывает только раз в году!

Короче говоря, обратиться мне было решительно не к кому. Полицейские поняли это и предложили мне скоротать время, рассказав, что мне нужно было от Хеберлайна и зачем вообще я явился в лабораторию. Я обрадовался тому, что они задали мне этот вопрос, и рассказал, что якобы слышал от одного знакомого об испытаниях, которые там проводятся, и сам захотел увидеть этих свиней, бегущих трусцой по тренажёрам, и всё в том же духе.

Однако выяснилось, что у крепышей из полиции в головах мозгов побольше, чем у горилл из лаборатории. Они не поверили ни единому моему слову! Я уж было подумал, не приплести ли к делу имя твоей поэтической бабушки, но не решился. Как я уже говорил, даже гориллы не поверили, что твоя бабушка звонила в лабораторию и что я явился туда по её поручению, чего уж было ожидать от полицейских.

Потом они принялись меня расспрашивать на разные лады, что я имею против опытов над животными. Я изворачивался как мог, но тут они пригрозили мне таким обвинением, что у меня волосы дыбом встали! Ребята совершенно отчётливо дали мне понять, что подозревают меня в попытке организовать нападение на университет. Теракт. Представляешь? И ещё сказали, что плёнку из фотоаппарата я должен также отдать им. К счастью, в лаборатории я не сделал ни одной фотографии…

Ну и что ты об этом думаешь? Я самый миролюбивый хлебопёк в подлунном мире. Откуда у меня могут быть связи с агрессивными группировками, защищающими права животных? Я был в отчаянии. Пришлось рассказать им всю мою жизнь, с тех пор как помню себя, только чтобы доказать, что ко всей этой воинствующей толпе я не имею ни малейшего отношения. Сразу хочу заверить тебя, что о крысино-макияжных делах я ни словом не обмолвился. Честное слово. Я этим горжусь. К тому же, расскажи я ещё и об этом, они бы наверняка отправили меня в тюрьму «Алькатрас»[19], а то и в дурдом.

И тут меня осенило: ну конечно же, Кулхардт, вот кто мне поможет!

— У меня есть знакомый, он частный детектив, — говорю я. — Так вот, он сможет подтвердить, что я абсолютно чист перед законом.

— Хм, это, надеюсь, будет не старший инженер вашей «бригады»? — с идиотской ухмылкой спрашивает один из полицейских, протягивая мне телефонный справочник.

К счастью, мне удаётся найти имя Кулхардта в справочнике.

— Кулхардт и Липински! Габи слушает! — раздаётся в трубке женский голос.

— Соедините, пожалуйста, с вашим руководителем, — прошу я.

— С Кулхардтом или с Липински?

Может быть, я ослышался?

— С человеком, мужского пола! — срываюсь я. — Не с собакой!

— Одну минуту, пожалуйста.

На линии раздаётся щелчок.

— Да.

— Это герр Кулхардт? — спрашиваю я.

— Это герр Кулхардт? Да.

— Говорит Берри! Берри Кранц! Помните меня?

— Нет.

— Берри Блу, — слышу я свой отчаянный голос.

Полицейские слушают мои вопли, качая головами, но мне в упор не до этого.

— Угу.