Письмо никому

Наконец, друзья остановились возле шумной компании стариков, играющих в домино. Верней, играло, как водится, четверо. Еще человек шесть стояли вокруг стола, ожидая своей очереди на посидеть и поиграть.

— А скажите… — начал Егор.

Мужики аккуратно сложили кости домино на столешницу, три раза проломанную и четыре раза обшитую текстолитом — материалом, об который особенно приятно и громко стучать «костями».

Затем основательно всмотрелись в говорящего.

— А скажите, где у вас тут кладбище?..

Мужики посмотрели на говорящего серьезно, немного зло и вопросительно: это что, намек?

— Нам надо туда сходить, — продолжил Егор.

— Ну и идите. Мы разрешаем, — ответил один из игроков.

Но в глазах появился интерес — может, удастся на пустом месте срубить копеечку с этих залетных.

— А кто у вас кладбищем заведует? — спросил Егор. — Кто его смотритель?..

Старики задумались. Наконец, один проговорил:

— Это вам к Володьке Кривому надо.

— А где он живет?

Оказалось, что тот обитал совсем недалеко, практически за углом.

— Только вы его сильно не пугайтесь, — добавил еще один дедок. — Потому что он не Кривой, а Покореженный.

Даже когда друзья отошли от стола, игра не продолжилась, не гремели о текстолит кости. Сначала обернулся Антон. Он увидел, что старики все так же продолжали задумавшись молчать. Потом, не справившись с любопытством, глянул через плечо и Егор:

— Надо же. как просто озадачить человека — просто спросить как пройти на кладбище…

— А зачем он нам вовсе нужен? Смотритель-то? — спросил Геноссе.

— А ты уверен, что сарай тот стоит с войны? Что его не перестраивали?..

Через минут пять они стояли у калитки, жали звонок. Дом был в глубине участка, далече от забора. Но когда вышел хозяин, ни у кого из троих не возникло сомнения, что это тот самый Корявый.

Мужик, действительно, выглядел не очень — в гроб, порой, краше кладут. Чем-то напоминал легендарного Бориса Карлоффа в роли не менее легендарного Франкенштейна.

Будто кто-то очень злой порвал человека на мелкие кусочки, а затем кто-то, малость подобрей, сложил эти человеческие осколки воедино, но то ли спешил, то ли не сильно старался. Непонятно было, кто поступил бы лучше: тот кто собрал, или тот кто, напротив, не стал бы воскрешать. Впрочем, решать это могла только душа, заключенная в эту помятую оболочку.

— Вы… Владимир?.. Смотритель кладбища, — спросил Егор.

Тот кивнул и улыбнулся. Улыбка получилась отвратная — поломанные челюсти кривили губы. Зубы напоминали лес в бурелом.

— Нам надо прогуляться по кладбищу. Не соблаговолите стать нашим гидом.

— Э-э-э… — ответил сторож.

— Я заплачу.

— Э-э-э.

Интересно, он другие буквы знает, — подумал Егор. Но вслух сказал:

— Мы хорошо заплатим.

Смотритель кладбища кивнул и удалился. Вернулся минут через десять уже одетый основательней. Вышел за двор, спросил:

— Ну что, пошли?.. Только вы не сильно быстро идите… Я уже бегать не умею.

Странно, но голос не был уродлив, ни шипящим, ни хрипящим — казалось невозможным, что с такими зубами можно произнести нормально хоть один звук. Но нет, у собеседника это как-то получалось. Вероятно, помяло оболочку, но содержимое уцелело.

Человек с хорошими манерами, по-видимому, был не заметил бы уродства поводыря. Но Егор думал, а что толку-то делать вид, будто все нормально. Ведь сам-то калека не пытался казаться таким, как все.

— А где это вас так? — спросил Егор.

— Да стояли в порту на загрузке. Ну я и командовал погрузкой. Смотрел вверх — и шел задом, да и упал в открытый трюм — метров двадцать летел. Долго в темноту падал — кажется всю жизнь. Пока летел — делать было нечего, вспомнил всю свою жизнь…

Рассказывал он это совершенно спокойно. Подумаешь тоже — чуть не погиб, подумаешь — доктора собирали, что называется, по частям. Велика ли беда — год в больнице провалялся. И уж точно кому какое дело, что иногда боль возвращается, болит каждый перелом, каждая косточка, сердце, глаза, голова. Кажется, даже волосы на голове болят.

— А скажи… — заговорил Егор. — Там на кладбище есть какой-то дом? Может быть сторожка, часовенка, склад?

Поводырь уверенно покачал головой.

— Нету.

— А когда-то было?..

Тот еще раз покачал головой:

— И не было никогда? Скажем, во время войны.

— Может быть, но вряд ли. Я бы слышал…

Когда проходили мимо Свято-Николаевской церкви, Егор опять спросил:

— А во время войны немцы у вас в городе стояли? Случайно не знаете?..

— Стояли, как не стоять. Правда, их было мало. Все больше румыны. В рыбколхозе итальянцы какие-то квартировали.

— В рыбколхозе? Это где?

Проводник махнул рукой в сторону между кладбищем и морем:

— Туда дальше, по берегу.

По мосту перешли через небольшую речку. Егор удовлетворенно кивнул — приметы сходятся.

Дорога за каменной аркой превращалась в кладбищенскую аллею. От арки в обе стороны отходила ограда. Но дойдя до определенного места, обрывалась. Видимо, она обозначала границу, за которую кладбищу не надлежало выплескиваться, расти в сторону Водолазной слободы.

— А что вы вообще ищите?..