Письмо Потомкам

Пытаюсь как можно сильнее прижаться горячими ладонями к мрамору пола. Холод успокаивает. Я сижу, сохраняя позу, хотя меня тошнит и кружится голова. В центре живота плещется раскаленная лава.

Ну и сильна ты, госпожа Рионн…

– Люди отдают нам НЕНУЖНЫХ детей. Отдают словно отбросы, только то, что они называют ненужным генетическим материалом. Взамен нашего молчания. Чтобы мы никогда не явились в ВАШ мир. – Она права. Гемм не существует в сознании обыкновенных людей. Кесарь так пожелал однажды. Контролирует всех и даже то, до чего не может дотянуться. – Поднимись с ног, Ульрианнаш.

Я молча исполняю её приказ, хотя сейчас больше всего мне хочется быть неподвижной. Это уменьшает мою боль. Но я все же человек, Рионн. Я мстительна. Осторожно и незаметно снимаю призрачный щит, мысленно ударяю им Рионн в точку между глаз и тихо говорю:

– Так поступили и с вами?

Она всхлипывает от неожиданности, отмахивается словно от надоедливой мошки:

– Меня отдали геммам сто девять лет назад. Тогда мне было восемь лет. Никто не нуждался во мне, моё тело было изуродовано… Пожар…

– Госпожа, не стоит…

Гадко, но я попала в цель, сглупив и поддавшись желанию преподать ей урок. Не знаю, кому сейчас было больнее – ей или мне. Какой к чёрту я будущий Столп, если я не справляюсь с собственными эмоциями?

Хотя…

– Видишь, – она протянула мне руку. На идеальной белоснежной коже без морщин и пятен бугрился небольшой белесовато – розовый округлый шрам размером с небольшую монету. Там, под кожей когда-то находился чип, с помощью которого опознавалась личность. С помощью которого человек не нуждался уже лет триста – четыреста в помощи всякого рода паспортов, кредитных карт и устройств – древние ввели его в употребление так давно, что от этих вещей остались лишь понятия в Мировом пространстве.

– Мой новый народ полностью излечил меня, мое тело и разум… Ты знаешь, как мне было тогда страшно? Стоять полуголой и уродливой… быть последней в толпе таких же, как я. Пытаться прикрыть многочисленные шрамы. Безволосое, страшное создание, у которого нет самого главного, что есть в этом мире – защиты своей семьи, – глубина её слов была невозможной. – И ждать смерти. А вместо ЕЁ прихода видеть ИХ, прекрасных золотоглазых созданий в странных одеяниях. И уже ждать от них чего угодно, но только не новой жизни. Мой отец тогда выбрал меня, выбрал своей наследницей и я боюсь представить даже, что все могло быть иначе.

Она замолчала, пересохшее горло её болело. Я чувствовала её боль, язык гемм позволял передавать не только формы, описание, но и делиться полностью эмоциями. Каждое шипящее скользило по нервам и не давало переврать её чувств. Придумать их за нее.

…людям вообще свойственно это – выдумывать жизнь за других.

– А шрам, единственный из всех, – продолжила она с трудом. – Шрам я оставила, чтобы помнить о боли. Это след от Ррипа, растоптанного в пыль.

На мгновение она замолчала, а потом призналась:

– Видишь, я стала свободной от него, но не от воспоминаний. И пожалуйста, больше не делай так… Лучше бы ты меня просто ударила по лицу – я пойму.

Она права. Иногда воспоминания сильней пощечины. Сильнее разума. И причиняют боль страшнее любого явления, любого оружия.

Рионн была бы сейчас столетней старухой в мире людей, если бы дожила до этого момента ТАМ, где до сих пор не побеждена полностью смерть. А здесь она выглядела двадцатипятилетней красавицей, выглядящей куда лучше, чем я (ох, уж эта женская черта все сравнивать с собой)

Хм, мне ведь самой…

Но мысль прервал звон. Негромкий, сочный и необыкновенно счастливый. Это в шиффе исчезла завеса, как только сенсоры почувствовали, что в крови детей уровень вируса снизился и они снова стали детьми, а не чудовищами, управляемые жаждой крови.

Ещё одна ночь безумия юных гемм была позади. Одна из многих. Это состояние длится двадцать – тридцать лет, в зависимости от времени обращения. И этого не избежать, хотя ходили слухи о древних утерянных методиках. В Монастыре говорили, что сама Святейшая взглянула однажды на счастье своих детей и поняла, что безмятежное спокойствие ни к чему хорошему не приведет. Тогда она забрала любую возможность безболезненного обращения, чтобы каждый новый гемма понял, что берет на себя не только свободу, но и ответственность.

Святейшая жестока, но мудра – так пели монахини.

– Дети проснулись. Нам пора к ним. Они знают о вашем приезде и ждали вас со вчерашнего вечера. – Рионн направилась вперед, не дожидаясь меня. Я же плелась позади, окружённая эмоциями и воспоминаниями.

Неожиданно она остановилась, и лишь в профиль повернула лицо, глядя в пустоту:

– И скажите мне, Ульрианнаш, вы бы сами хотели пережить своих детей на сто лет? Видеть их смерть? Или всё же смогли найти в себе силы завести новых, словно домашних животных?

Я промолчала.

***