Письмо президенту

Я все это так долго излагал только для того, чтобы объяснить, почему среди моих надежд, связанных с перестройкой, главным было - избавление социального сознания общества от доминирующей в нем инфантильности. Именно этот критерий стал для меня наиболее отчетливым при оценке любого социального проекта или политического решения. Если проект или решение способствовали развитию индивидуализма и социальной ответственности, ценности личности по сравнению с ценностями государства - это хорошо. Если же они способствуют развитию патернализма, иждивенчества, коллективной безответственности, очередным надеждам на доброго дядю - плохо. Я никому, в том числе тебе, ничего не хочу навязывать, это мои критерии, они не универсальны, зато легко могут помочь понять, как я относился и отношусь к политике и политикам. В том числе к тебе.

Посмотри на наших думских героев - твой тезка Жириновский, не увидеть в нем и практически во всех его выходках капризного ребенка невозможно. Посмотри на твоего записного публициста Михаила Леонтьева - дерганный, изломанный родителями подросток. Или герой прошедшей эпохи - ведущий передачи ‹600 секунд, а ныне депутат Александр Невзоров - ребенок, получающий радость оттого, что мстит взрослым. А образ, наиболее востребованный в том числе и в нашем ленинградском роке - злой мальчик Кинчев или чуть взбалмощенный - Цой. Именно их отчетливая и по-разному акцентируемся детскость - источник их популярности.

Я, однако, забежал вперед. До сегодняшнего дня нужно еще добраться. Мы же еще даже не при Ельцине, а при Горбачеве. Ты вместе с Собчаком душишь в зачатке возможность путча в Ленинграде в августе 1991 и переименовываешь Ленинград в Петербург (за что тебе честь и хвала), я продолжаю выпускать свой Вестник новой литературы и, как многие, кто не занимается бизнесом, все чаще сосу лапу, так как на жизнь катастрофически не хватает. А я еще аккурат за два дня до путча купил сыну собаку - щенка ризеншнауцера по имени Нильс. Ты, кстати, тоже собачник, я видел, как твоя лабрадорша, милая собакевна, вьется кошкой в твоих ногах, но я не думаю, что человеку легко одинаково любить и собак, и кошек, потому что они опять же олицетворяют разные роли. Но хотя о собаках поговорить страсть как хочется, не буду, хотя иногда мне казалось, что я люблю этого преданного поганца Нильса, так похожего на чертенка, больше всех на свете.

Ты знаешь, первый звонок для меня - другие, может быть, были проницательнее и все увидели раньше - прозвучал 23 августа, когда, если я не ошибаюсь, в Москве прошел митинг победителей. Ельцин, Лужков, Коржаков и так далее общались с восторженными и скандирующими здравицы москвичами. Понятно, я был против путчистов, понятно, я был за демократию и демократов, но, скажем, так - за идею, но не обязательно за воплощение. И вот я вижу, как люди, еще вчера представлявшие партийную номенклатуру и ходом времени вынесенные на поверхность в качестве символов перемен, начинают говорить и говорить свободно, как никогда (ибо в день победы все свободны - от обязательств перед избирателями, перед соратниками по партии или движению).

Значит, сижу я перед телевизором, слышу свободные речи первых свободных людей в России, которых слушает и восторженно воспринимает первая свободная митинговая стихия, и вижу, что лексика, способ построения фраз, словарь, интонации в длинных периодах речи - абсолютно советские. Как, впрочем, и здравицы, которые, конечно, организованы по три в ряд: Ельцин, Россия, Свобода или Ельцин, Лужков, Свобода - выкрикивают при легком дирижировании со стороны слушатели.

Понимаешь, человек может плохо говорить и быть умным, человек может не произнести ни одной умной мысли и быть мудрым, но склад речи, лексика, словарь, интонация - свидетельствуют о складе сознания, об определенных культурных традициях, которые победить или изменить куда труднее, нежели заменить слово партия словом демократия. И я сказал то, что в этот момент думал - ‹ничего не получится, сказал, те же функционеры, только в новой упаковке. Язык - это синоним слова народ, каков у функционера язык, такие и представления о народе, таков и народ, который его выбирает. Что поделать, мы все читали Якобсона, Сапир-Уорфа и Хайдеггера. Куда деться от своих культурных предпочтений.

Мои друзья на меня рассердились. Твой скептицизм, сказали мне они, неуместен; сейчас не время для пессимистических прогнозов, сейчас время работы и новых людей, которые еще ни в чем себя не проявили, а если ты устал ждать, то так и скажи. Я - не устал и никогда себя уставшим не ощущал, но за всю свою жизнь - в 1991 мне, как и тебе, было 39 - ни секунду не работал на советскую идеологию, которую ненавидел как идеологию превращения взрослых людей в безответственных детей, что смотрят в рот верховному Отцу и делают все, что он им прикажет. В том числе огромное число преступлений - причем, не только перед другими, но и, прежде всего, перед собой.