Письмо Россетти

Она уже слышала в отдалении музыку. Затем донесся невнятный крик – страсти страха, или то был просто смех?… Звук эхом раскатился от каменных стен и резко стих, и теперь было слышно лишь ритмичное поскрипывание весел в уключинах да слабый плеск волн. А вскоре возникли и приметы праздника, что шел в центре города, – прямо к ним неспешно плыла гондола с красным фонарем на корме. В ней сидели двое мужчин в бархатных камзолах и масках языческих богов, а рядом с ними – две элегантные куртизанки,прически их были украшены перьями, отчего дамы напоминали экзотических птиц. В розоватых отблесках фонаря были видны рубинового цвета губы и стройные шейки, густообвитые сверкающими ожерельями. Гондола неспешно проплыла мимо, фантастические создания, сидевшие в ней, обернулись и оглядели Алессандру со сдержанным любопытством, затем одна из женщин облизнула ярко накрашенные губы острым язычком и махнула рукой, приглашая присоединиться.

На миг Алессандра ощутила себя зрителем некоего странного представления. Затем их гондола нырнула под мост, и ее с Нико на миг поглотила тьма. А когда они выплыли по другую сторону моста, кругом уже вовсю бушевал праздник – свет, музыка, смех, яркая палитра цветов и необычных костюмов. Оживленная, разнаряженная публика валом валила по калле[1]Каноника к площади. Нико остановил гондолу и обменялся безмолвными взглядами с Алессандрой, прежде чем она ступила на мостки и торопливо зашагала прочь.

Площадь была ярко освещена факелами, кругом гремела музыка, царило веселье, но Алессандра чувствовала себя чужой на этом празднике, а при мысли о том, что ждало ее втемном дворе Дворца дожей, в сердце вселялся какой-то животный страх. Потому как именно здесь находилась bocca di leone, “львиная пасть”, одно из специальных окошечек, придуманных правительством Венецианской республики, для сбора жалоб и разоблачительных писем. В прорезь этой бронзовой головы попадали обвинения в кражах, убийствах, неуплате налогов – последнее, по мнению Большого совета, правящей верхушки республики, состоявшей из двух тысяч представителей знати, являлось одним из тягчайших преступлений. До недавнего времени Алессандра и представить не могла, что когда-нибудь приблизится к этому месту. За гротескной, широко разверстой bocca di leone таились все ужасы, которые скрывали в себе дворец, тюрьма дожей и сама республика. И для того чтобы привести в движение этот неумолимый механизм наказания, требовалось недюжинное мужество.

Проталкиваясь через праздничные толпы, Алессандра ни на минуту не забывала о письме, которое лежало в маленькой сумочке, притороченной к поясу. Она скрепила его личной печатью и подписью, ибо Большой совет никогда не рассматривал анонимных посланий – чтобы не допустить использование “львиной пасти” для сведения личных счетов. Скоро маркиз и его приспешники узнают, кто раскрыл их преступные планы, и тогда жизнь ее будет в опасности. Но разве могла, разве имела она право поступить по-другому? Ведь республике грозит беда. И это ее гражданский долг – опустить письмо в “львиную пасть”, запустить в действие колеса правосудия. Если она струсит, отступит, передумает или ей помешают… то риску подвергнется не только ее жизнь, но и жизни многих других людей.

Алессандра собрала все остатки храбрости и двинулась к Порта-делла-Карта, парадным воротам Дворца дожей. А потом резко остановилась, потрясенная неожиданным зрелищем.

Между двумя мраморными колоннами, у нижних ступеней при входе во дворец, вырисовывалась на фоне темного, беззвездного неба фигура повешенного. Ноги у него были сломаны, все лицо залито кровью, тело сплошь в синяках и едва прикрыто грязными лохмотьями. И несмотря на то что висел он прямо над игровыми столами, расставленными между колоннами, никто из участников костюмированного празднества, похоже, не обращал на него внимания.

Подул ветер, и висельник начал медленно вращаться на веревке, плотно обхватившей шею. Свет от костра внизу оживил его широко раскрытые безжизненные глаза, в уголках губ заиграли тени, и гримаса смерти превратилась в подобие ухмылки. Алессандра стояла точно громом пораженная, казалось, казненный вдруг волшебным образом ожил. Он как будто говорил с ней, предупреждал еле слышным хриплым шепотом: “Ты могла бы болтаться на этой веревке, если бы не принесла письмо… но от него зависит судьба твоего возлюбленного…”

“Дьявол меня попутал, – подумала Алессандра, – ни за что не связалась бы с этим письмом, если бы не человек, которого люблю…” Она снова взглянула на висельника и поняла, что жизнь давно покинула это тело. Это всего лишь труп, болтающийся на веревке. Не больше и не меньше, и нет в том ничего особенного… Хотя, конечно, зрелище не из приятных. Впрочем, ей доводилось видеть тут повешенных и прежде, и она прекрасно знала: говорить они не могут. Алессандра тряхнула головой, точно хотела избавитьсяот назойливого нашептывания висельника, и отвернулась. Чем скорей сделает она свое дело и уйдет отсюда, тем лучше.