Письмо Россетти

– О чем это вы там перешептывались? – спросила Гвен.

– О работе.

Катер двинулся вперед по каналу, только тогда Клер спохватилась, что не поблагодарила Эндрю – за помощь, за лекцию, за все. Обернулась и хотела окликнуть его, но англичанина на пирсе не было.

ГЛАВА 29

Гвен откинулась на спинку сиденья гондолы, со счастливой улыбкой подставила лицо солнцу.

– Грандиозно, – заметила она, глядя на проплывающие мимо разноцветные дома и дворцы.

Они неспешно двигались по каналу Сан-Джузеппе.

Клер согласилась с ней, вид действительно был чудесный – своеобразная компенсация за неприятности уходящего дня. Уже выписавшись из гостиницы и собрав багаж внизу, в вестибюле, она просто потрясла Гвен широким жестом – отвела ее к стоявшим поблизости на причале гондолам и попросила выбрать гондольера. Гвен моментально выдала идею – надо проплыть по местам, упомянутым в лекции Клер. А потом выбрала молодого, симпатичного и стойкого с виду гондольера, способного проделать столь сложный путь.

Клер вскоре пожалела, что за все время пребывания в Венеции ни разу не воспользовалась гондолой. Маршруты у них известные, обзорные, но город предстает в каком-то совершенно новом виде. Каналы, похожие на артерии, давали городу свет и жизнь; Венеция раскрывалась перед ними, точно цветок под солнцем, обнажала истинную свою красоту и тайну. Постоянное движение – солнечных бликов на воде; переходов из света в тень, когда они проплывали под каменной аркой какого-нибудь старинного моста и снова выплывали на свет; снующие по каналам моторки и гондолы; хлопающее на ветру белье, что подвешивали на бечевках, натянутых между домами – все это создавало калейдоскопическое впечатление. Усиливали его выгоревшие на солнце разноцветные фасады зданий, каскады красных цветущих бегоний, что росли в синих ящиках под окнами, толстые рыжие коты, лениво разлегшиеся на разогретых солнцем каменных ступенях. И все это волшебство сопровождали ароматы готовящейся еды, обрывки разговоров, звуки музыки, льющейся из высоких арочных окон.

Когда они доплыли до конца канала, впадающего в лагуну, гондольер перестал грести, и лодка закачалась на мелких волнах.

– Это и есть дом Алессандры? – спросила Гвен.

– Да, – ответила Клер и достала из сумки камеру.

– Хотелось бы побывать внутри.

– Мне тоже, – Клер сделала несколько снимков дома и окрестностей.

– Куда дальше?

– К Дворцовому каналу и мосту Вздохов.

– Это там, где тюрьма?

– Правильно.

– А потом – к пьяццетте, где повесили Антонио, потом к каналу Сирот, где утонули все эти люди.

Клер ощутила нечто вроде благодарности к Гвен за то, что ее так интересует история Испанского заговора и она хочет побывать даже в тех местах, где произошли самые страшные и кровавые события.

– Да. А потом к кампо Барнаба.

– Полный улет!

– Хочу хоть как-то отблагодарить тебя за то, что вытащила меня из этой заварушки. Открой секрет, Гвен, – сказала Клер, когда гондольер снова завернул в сторону лагуны, – как тебе удалось убедить Эндрю Кента, что вся эта выдумка с дневником правда?

– Да ничего я не выдумывала.

– Тогда кто?

– Не знаю. Увидела, что полиция вас уводит, и решила сразу бежать к Франческе. Я знала, она поймет, почему я ни за что бы не оставила свой дневник нарочно. А потом меня догнал Эндрю, и я рассказала ему, что хочу сделать. И он решил, что мы должны вместе поговорить с Франческой. Ну, наняли моторку и поплыли к Библиотеке Марчиана, а потом Франческа позвонила своему папаше. И он разговаривал с ним по-итальянски, то есть, я хочу сказать, Эндрю говорил с ним по-итальянски. А потом поговорил еще и с Франческой, и они научили меня, что надо сказать в участке.

– Чрезвычайно благородно с ее стороны, что она пошла ради меня на такую жертву, пусть даже ее отец директор библиотеки.

Гвен пожала плечами.

– Не думаю, что она была единственной, кто убедил директора пойти на такое. Позже она призналась мне: Эндрю Кент обещал пожертвовать деньги в реставрационный фонд Марчиана.

– Что?!

– Ну, сделать пожертвование. Обещал принести чек сегодня же.

– И сколько он пожертвовал?

– Три тысячи евро.

– Три тысячи евро?!

– Чего это вы раскричались?

– Три тысячи евро!

– Не знаю, что тут такого особенного. Это благотворительность. За нее снижают налоги.

Клер тихо застонала и обхватила голову руками. Три тысячи евро? Этой ценой Эндрю удалось купить снисхождение синьора Люпони, иначе она до сих пор торчала бы в участке или, того хуже, в тюрьме. А она даже не поблагодарила его.