Письмо следователю

О телефоне я не подумал. Сел на край постели и стал ждать.

В эти минуты я понял одно: мне надо жить, потому что, пока я живу, будет жить и моя Мартина. Она была во мне. Я нес ее в себе, как носила меня она. Другая окончательно умерла, но, пока жив я — единственный, кто сберег в себе подлинную Мартину, подлинная Мартина продолжает существовать.

Разве не ради этого я убил другую?

Вот почему, господин следователь, я остался жить, вытерпел суд, отверг вашу и чью бы то ни было жалость, отказался от уловок, которые могли бы привести к тому, что меня оправдают. Вот почему я не желаю, чтобы меня считали сумасшедшим или невменяемым.

Все это — ради Мартины. Ради подлинной Мартины.

Ради ее полного избавления. Ради того, чтобы жила наша любовь, а жить она может теперь только во мне.

Я не сумасшедший. Я просто человек, как все, но человек, который любил и знает, что такое любовь.

В Мартине, с Мартиной, для Мартины я буду жить, сколько смогу, и я обрек себя на ожидание, принудил себя пройти через балаган суда лишь потому, что Мартина любой ценой должна в ком-нибудь жить.

Я пишу вам это длинное письмо потому, что в день, когда я выпушу руль из рук, кто-то должен принять наше наследство, чтобы моя Мартина и ее любовь все-таки остались живы.

Мы сделали все, что могли.

Мы хотели любви во всей ее полноте.

Прощайте, господин следователь.

Глава 11

В тот же день, когда следователь Эрнест Комельо, Париж, улица Сены, 23-а, получил это письмо, газеты сообщили, что доктор Шарль Алавуан, уроженец Бурнефа, при весьма загадочных обстоятельствах покончил с собой в тюремной больнице.

«Из уважения к его прошлому и учитывая его профессию, спокойствие, а также ровный характер, как выразился главный врач исправительного заведения, его подчас ненадолго оставляли одного в тюремной больнице, где он проходил необходимые медицинские процедуры.

Это дало ему возможность проникнуть в шкаф с токсическими веществами и покончить с собой.

Ведется следствие».