Письмо Софьи

В этот момент Домну Гавриловну позвала в другую комнату Евгения, желавшая обсудить с барыней какой-то важный или деликатный вопрос, а в спальню вошла Глаша, которая показалась девушке еще угрюмее, чем давеча. Горничная принялась готовить постели, а Софья, из любопытства желая ее разговорить, словно между прочим заметила:

– Какой милый и добропорядочный человек этот Захар Призванов! Повезло вам, здешним слугам, иметь такого хозяина. Небось, его старший брат похуже будет.

Глаша словно только и ждала приветливого слова, чтобы облегчить душу откровенным разговором, к которому толкала ее не то обида, не то раздражение, копившееся изо дня в день. На минуту прекратив взбивать подушки, она приглушенным голосом сказала:

– Вы, барышня, сегодня приехали, а завтра уедете, вот вам и показалось, что нам здесь, при Захарке, хорошо живется. А сказать по правде, как на самом деле?

– Скажи, – кивнула невольно заинтригованная Софья. – Интересно будет послушать.

– А вы не донесете хозяину, что, дескать, жаловалась Глашка?

– Никому не донесу, я сроду доносчицей не была.

– Да я вижу, что вы барышня честная и не спесивая. Так вот я вам скажу, что Захарка наш – никакой не добрый, а очень даже злой. Он только гостям кажется добрым, да перед батюшкой своим лебезит, а дворовых людей и крестьян в три погибели гнет. Мы Артемия Степановича никогда так не боялись, как Захарку. Из молодых, да ранний.

– Неужто старого графа боитесь меньше, чем молодого?

– А никакой Захарка и не граф! Он хочет быть графом, да пока им не стал, потому как он незаконный сын Артемия Степановича. Барин его от одной вдовы-торговки прижил. Смазливая была баба, но хитрющая и злая, как черт. Говорят, владела зельями приворотными. Когда барыня наша, жена Артемия Степановича, преставилась, барин полюбовницу с сыном в имение забрал. А сынок-то весь в мать пошел. Перед отцом своим ангелочком летает, а на деле сущий коршун. Небось, только и ждет, как бы занять место старшего, законного сына. Пока Данила Артемьевич где-то в сражениях воюет, Захарка старика обхаживает да имение к рукам прибирает. Боюсь, что, ежели умрет Артемий Степанович, то старшему его сыну только смоленская деревенька и достанется, а наше имение Захарке перейдет, и будет он нас тут вечно гнобить. Хорошо, хоть мать Захаркина померла, а то бы вдвоем они нас тут до смерти бы замучили.

– Странно… – Софья даже растерялась от рассказа служанки. – Неужели вам больше был бы по нраву Даниил Призванов? Ведь, говорят, это человек беспутный, мот и повеса.

– Э, да ведь за многими молодыми офицерами такой грех водится, – махнула рукой Глаша. – Данила Артемьевич, конечно, любит покутить и погулять, что тут скажешь? Да только все равно он добрей и честней, нежели братец его единокровный. Данила ведь если гуляет, так откровенно, а Захарка все исподтишка, чтобы тятенька его о том не узнал. Уж скольких смазливых девок в селе перепортил, а которая на него пожалуется – той беда! Мне-то, выходит, даже лучше, что я невидная уродилась, а была бы красотка, так он бы и меня бесчестил, как других.

– Удивительно, до чего внешний вид бывает обманчив, – пробормотала Софья. – Никогда бы не подумала, что этот любезный юноша… Ну а насчет его старшего брата ты, Глаша, ошибаешься. Он тоже негодный человек, я много плохого о нем слышала.

– Может, что и правда. А может, что иное недруги нарочно измышляют. А Захарка все сплетни о брате собирает и отцу докладывает. У него одно время доверенный человек был Ерошка, который все за Данилой Артемьевичем следил, пока тот его не выгнал.

Софья хотела еще продолжить заинтересовавший ее разговор, да и Глаша, похоже, не прочь была выговориться перед сочувствующей барышней, но тут в спальню вернулась Домна Гавриловна и собеседницам пришлось умолкнуть.

Однако после разговора с горничной Софья долго не могла уснуть, размышляя о семействе Призвановых. Теперь девушке многое становилось ясно. Она вспомнила показавшиеся ей странными слова Даниила о незаконном сыне Эдмунде из шекспировской пьесы. Наверное, в нем тогда невольно прорвалось его собственное недовольство притязаниями и интригами единокровного брата. Возможно, он всех незаконнорожденных детей считает наглыми выскочками, которые рвутся занять чье-то место. А если к тому же побочную дочь Ивана Ниловского обрисовали перед ним коварной притворщицей, лукавой холопкой… В эту минуту Софья многое поняла в поведении Призванова, но ничего ему не простила.

Проснувшись на рассвете, девушка сразу вспомнила о вчерашнем предложении Захара показать ей утренний сад. Она подумала, что, наверное, юноша не просто хочет побыть с ней наедине, но и поговорить о чем-то важном. Кто знает, не поколеблет ли разговор с ним то отношение, которое невольно появилось у Софьи к Захару после сведений, сообщенных ей горничной Глашей.

С этой мыслью девушка встала и осторожно, стараясь не разбудить Домну Гавриловну, умылась и оделась. Однако выскользнуть за дверь незаметно ей не удалось: тетушка открыла глаза и сонным голосом спросила:

– Куда это ты, голубушка, собралась?

– Хочу погулять по саду. Можно?