Письмо сыну

Снова в палате. Вхожу гордо и не стесняясь. Смотрю даже старенькой маме в глаза. Не то что раньше: мать на меня, бывало, смотрит, а я в сторону — не видать бы выражения ее глаз. Больная на меня смотрела, а я в ответ, как мне казалось, ободряюще скалил зубы. А когда что-то спрашивали, я хватал за руку, нащупывал пульс и… думал. Думал, что ответить.

Когда мы щупаем пульс, все замирают. Пульс, часы для нас иногда спасение. Минута самоуглубления перед решением. Думать на людях трудно. Ответа ждут, хоть какого-нибудь, немедленно. Около больного необходимы минуты публичного одиночества.

А сейчас особенно и пульс не щупал. Хотя это и было важно. Прощупывание пульса у меня ассоциируется с трудностями жизни.

А на пятнадцатый день сестра принесла мне обломок зонда. Он вышел!

Сестре я должен шоколадку, а Николаю коньяк за сопереживания.

Солидный, полнеющий, лысеющий человек в очках выскочил из ворот больницы, гоня перед собой пустую консервную банку. Футбол. Перед трамвайной остановкой — яма. Ура! Банка перелетела. Еще удар! Банка в яме.

Трамвай идет!

И не то догоняли!

Больная выписалась и ушла домой. А мы все остаемся в больнице.

Всегда в больнице.

И дома — в больнице.

Дома сижу за столом, смотрю на этот обломок маленький и думаю: выкинуть или не выкинуть?

А все-таки правильнее было бы, наверное, сделать повторную операцию!

ГОДНАЯ КРОВЬ

Общежитие было в школе.

Первый раз я увидел его в комнате общежития, когда вошел познакомиться со своими ребятами, которые будут со мной на практике.

Один занимался налаживанием магнитофона.

Двое играли в карты.

Один читал газету.

Еще один смотрел в окно, курил сигарету и пускал колечки дыма в форточку.

Он же стоял около своей кровати, в руках у него были здоровые гантели. Он занимался гимнастикой.

— Вы чего в неурочный час?

— А у него всякий час урочный для гимнастики, — отозвался в окно смотрящий.

Дружно засмеялись игравшие в карты.

Он продолжал приседать и что-то выделывать с гантелями и со своим телом.

— А сколько весят гантели?

— Двенадцать кэгэ каждая, — без всякого уважения буркнул из-за газеты еще один житель комнаты.

— Не тяжело?

— Нормально.

— Больно тяжелые, гантели-то.

— Годятся.

— Сколько же раз в день удается заниматься этими манипуляциями?

— Раз пять.

— И столько же раз спать, — опять буркнул читающий абориген.

Больше я не спрашивал, так как понял, что своими вопросами сбиваю ему ритм дыхания.

Вскоре гантельщик закончил свои процедуры, принял порцию витаминов, во множестве разбросанных на тумбочке, и сказал:

— Нормально.

Мы пошли обедать. Солнце жарило со страшной силой, и я не преминул проявить эрудицию:

— «Эх, лето красное, любил бы я тебя, когда б не зной, да пыль, да комары, да мухи…»

— Зря вы. Здесь и пыли нет, да комаров и мух тоже немного. Нормально.

Попробовав суп, он утвердил:

— Годится рубон.

В конце обеда, выпив стакан молока, сказал:

— Скисает. Конечно, студент голодный, ему что ни поставь, все съест.

Ребята накинулись:

— Да уж ты голодный! С чего ты-то голодный, парень? Жрешь не меньше. А кислое — не пил бы! — Им неудобно перед женщиной, которая подает еду.

— Ну ладно, ладно… Все нормально.

В коридоре тут же кто-то начал ругать «молодежь нынешнюю», вспоминать «наше время» и пороки «дня сегодняшнего».

Мы вышли. В коридоре стояли пожилые люди, на шее у одного из них я увидел цепочку с нательным крестом — это дало мне право сказать:

— «Не говори: «Отчего это прежние дни были лучше нынешних?» Потому что не от мудрости ты спрашиваешь об этом».

— Что?! — почему-то обиженно спросил один из них.

Я ответил:

— Это еще более двух тысяч лет назад вам было сказано.

Все это я вспоминаю сейчас, когда в операционной идет обычная борьба за жизнь. Ситуация довольно тривиальная. Тяжелая поездная травма. Молодая женщина. Шок. Переломы ребер, ног и разрывы органов в животе. Операция закончена. Выводят из шока. Не хватает крови.

Я смотрю, кто из ребят как помогает, как принимает участие, как волнуется.

Когда я узнал, что привезли такую тяжелую больную, побежал к ребятам в общежитие — погнать их в больницу.

Один читал журнал.

Один молча курил.

Двое в зале играли в бадминтон.

Один тихо, бессловесно бренчал на гитаре.

А он спал. В руках он держал «Клинические лекции по терапии». На стуле рядом «Клиническое толкование лабораторных исследований». На тумбочке «Клинические очерки по фармакологии».

Ребята встрепенулись — кто стал собираться, а кто подхватился сразу и побежал.

А он спал.

Я разбудил.

— Вставай. В больницу привезли тяжелую травму. Беги в операционную.

— Я после дежурства.

— Ну и что?! Один, что ли? Подумаешь, дежурство! Что ж, приходить утром и спать?

— Я всю ночь не спал.

— А как мы, врачи, после дежурства? Ведь не домой идем, а остаемся работать.

Я, конечно, совершил ошибку. Надо было повернуться и пойти, а не разводить дискуссию. Не давать повод разглагольствованиям.

— Пока есть возможность — надо спать. А будем работать — будет видно.

Встал с кровати, проглотил витамины и взялся за гантели.

Я повернулся, вышел из комнаты и пошел в больницу.