Письмо Витторио Страде

ВИТТОРИО, поздравляю с тем, что ты остался почти таким же, как был когда-то, почти полвека назад, когда мы впервые встретились. Конечно, короткое слово «почти» может включать в себя огромное расстояние - и временное и психологическое. Мы встретились на Всемирном фестивале молодежи в Москве в 1957 году. Сталин умер всего четыре года назад. При его жизни, начиная с детского возраста, я написал несколько стихов, совершенно искренно посвященных ему -еще бы, ведь он был главнокомандующим Красной армией, которая победила фашизм. Однако в моей первой книге, вышедшей в 1952 году, уже были такие строчки:

Не надо говорить неправду детям,
не надо их в неправде убеждать,
не надо уверять их, что на свете
лишь тишь да гладь да божья благодать.

Это было написано в период расцвета теории бесконфликтности и по-голливудски бездумных комедий на экранах в то время, когда в колхозных коровниках тощих, как скелеты, коров подвязывали веревками под брюхом и к потолку, чтобы они не падали.

Несмотря на положительные рецензии на мою первую книжку даже в «Правде», я понял, что она плохая, и постепенно стал писать по-иному. В метафорическом стихотворении «Вагон» (1952), которого ты, вероятно, никогда не видел, я описал, может быть, собственную катастрофическую судьбу в будущем, если бы продолжал писать так же, как в первой книжке, - выдуманную жизнь, отворачиваясь от настоящей.

Огромную роль тогда в моей жизни и жизни моих товарищей сыграли такие фильмы, как «Рим - открытый город», «Похитители велосипедов», «Чудо в Милане», «Рим в одиннадцать часов», «Нет мира под оливами», «У стен Малапаги» и многие другие. Все русские шестидесятники выросли отнюдь не на марксизме, а на итальянском неореализме. Нет маленьких страданий, нет маленьких людей - вот чему научил нас заново итальянский неореализм. Неслучайно сейчас в США я отучаю моих юных американских студентов от плохого вкуса, с моей точки зрения, лучшим за всю историю человечества фильмом «Похитители велосипедов». То есть прежде, чем попасть в Италию, я влюбился в эту страну, народ, искусство - навсегда. Италия была первой западной страной, где меня начали переводить, - это сделал великий славист, неповторимо обаятельный человек Анджело Мария Рипеллино, который за переводы Маяковского, Пастернака, Мандельштама и многих других давно заслуживает памятника на улицах Москвы. Я познакомился с ним лишь в 1959 году, и именно он настоял на том, чтобы я поехал вместе с ним в Переделкино к Пастернаку, с которым я стеснялся познакомиться по собственной инициативе, понимая, как он занят.

Ты был первым итальянцем, руку которого я имел счастье пожать и потом подружиться. За все эти почти полвека мы ни разу не поссорились, и когда мы долго не видели друг друга, нас что-то (или кто-то) раздруживало, но стоило нам оказаться лицом к лицу, все это, к счастью, моментально проходило.

Еще в 1956 году я написал стихотворение, сразу переведенное на многие языки, за которое на меня начали нападать наши националисты:

Границы мне мешают. Мне неловко
не знать Буэнос-Айреса, Нью-Йорка.
Хочу шататься, сколько надо, Лондоном,
со всеми говорить пускай на ломаном.
Мальчишкой, на автобусе повисшим,
Хочу проехать утренним Парижем!