Письмо живым людям

— Это Абрахамс? — шепотом спросил идущий мне навстречу Женька и отступил обратно в кухню, чтобы пропустить меня в дверь. Я кивнул. — Я его прогоню, — неуверенно пообещал он.

Мы остались с Мариной вдвоем.

Я вспомнил, как она потчевала меня в первое утро. Дурнота ненадолго отступила. Я ободряюще улыбнулся Марине, но она резко отвернулась, будто я ее оскорбил. Я взял чашку в обе руки и поднес к лицу. Кофе был горячий.

— Нам нужно было разойтись? — вдруг совсем беспомощно спросила она. Я не ответил. — Теперь ведь получается, что я во всем виновата, да?

— В чем во всем? Марина, — я засмеялся, — ну честное слово! Где криминал-то?

— В том, что он… перестал. — Она стиснула кулаки, на шее вспыхнули пятна. — Но он сам перестал, Энди! Сам! Сережке двух лет не исполнилось, я же помню тот вечер. Он сам сказал: все. Вылетал ресурс. Я поверить не могла, думала, это очередная хандра, у него бывает, когда что-то не получается. Я кричала ему: ты гений! — закричала она. — А он только хихикает, как нелепый мальчишка, целоваться лезет — неинтересно, говорит… вы, говорит, и так меня любите… Это — взрослый мужчина?!

— Да, глупо, — сказал я.

Когда мы вошли в комнату, Женька внимательно слушал Абрахамса, шустро работая на невесть откуда взявшемся карманном компьютере. Абрахамс увлеченно излагал. Женька вдруг сказал: «Ого!», и Абрахамс стал изгибаться и лезть из экрана, чтобы увидеть результат.

— Погодите, ребятки, сейчас, — пробормотал Женька, не оборачиваясь. На ощупь взял со стола одну из появившихся там толстых пожелтевших тетрадей с торчащими уголками вложенных листков и стал рыться в ней.

— А у меня тогда получилось… — бормотал Женька. — Сейчас, минутку. Я уж и не помню ни черта. У меня получалось… — Нашел, всмотрелся. — Нет, это все тоже плешь собачья… — Задумался. Абрахамс ждал. Ждали и мы. У Марины вздрагивали губы. — Вот что, — возвестил Женька наконец. — Плоский твой вакуум — конечно нелепо. Но формально все преобразования верны, так? Попробуй представить себе эту нелепость во плоти. Когда я был ученым, образность всегда помогала. Понял?

— Н-нет, — покачал головой Абрахамс.

— Вы просто устали, — нежно проговорил Женька, вдруг перейдя на «вы». — Имеется свертка по осям нашего пространства. Но это совсем не означает эн-мерной свертки. Вы же сами работали с подобными вещами, только по гравиполям. Покрутите оси!

У Абрахамса стала отвисать челюсть — ниже, ниже, — а потом он пробормотал едва слышно: «О Боже…» — и отключился.

Женька стоял будто остолбенев. Изумление на его лице сменялось каким-то смазанным, давно непривычным выражением гордости. Он высоко подпрыгнул в воздух, взмахнул ручищами и издал победный клич, восторженно хлопнув себя по голове ладонью и тетрадью.

— Работает! — заорал он. — Работает, Энди!

Я молчал. Стало очень тихо. Женька смотрел на нас, и во взгляде его гасло пламя. Тетрадь вдруг выпала из его руки, из нее порхнули десятки листов, и вдруг Женька швырнул компьютер в экран. Раздался пронзительный короткий звон, по поверхностному слою экрана брызнули серебряные трещины.

— Нет!!! — крикнул Женька. — Нет! Марина, все останется!

…Наступила ночь. Мы не разговаривали. Я боролся со сном, накатывавшим как обморок. Около полуночи Женька достал из какой-то коробки небольшое стереофото и протянул мне. «Посмотри. Он звонил с неделю назад, я снял с экрана. Ты ведь его так и не видел…» В голосе явно слышалось: и не увидишь. Я посмотрел. На фоне чахлого куста стоял длинный большеголовый парень в плавках и счастливо улыбался прямо мне. У его ног, выставив смешные, совсем еще девчачьи коленки, сидела девушка. Она завороженно глядела вверх, на Сережку, и ей не было дела до объектива. Она вся словно светилась. Мы еще повоюем, дружище, сказал я Сережке. «Отличный парень, — сказал я Женьке. — Очень на тебя похож. И девчонка мне жутко нравится. Красивая, даже завидно». Женька улыбнулся вымученно и благодарно. «Старый греховодник», — проговорил он. «Хотите есть, мальчишки? — спросила Марина. — Мы же не ужинали».

Я не вбил бы в себя ни кусочка, но только повел рукой в сторону Женьки: «Как хозяин». — «А что, — бесцветно согласился Женька, — это мысль…» Они ушли на кухню. Сначала там было тихо, только позвякивала посуда. Потом зазвучали приглушенные, сливающиеся голоса. Потом вышел Женька, сел напротив меня, а Марина тихо заплакала там, на кухне.

— Странно, — задумчиво проговорил Женька. — Все-таки, значит, я эту штуку раздолбал там… — Он вздохнул. — Могу…

— Прекрати.

— Нет, нет, я не жалею. Просто дьявольски сложная штука. И интересная. Очень здорово знать, что могу. Наверное, я все только для того и делаю: узнать, могу или нет.

— Можешь. Запомни. И успокойся. И езжай на свой атолл.

— Да, — ответил он почти шепотом. — Смотреть на небо и думать: я мог бы вернуть в небо чаек. Обрабатывать Маришкины черновики и думать: я мог бы вернуть в море рыб. И все время бояться — как бы не спровоцировать обратный переход. Опять — бояться, бояться…

Опять раздался вызов. Женька, глядя на меня, вопросительно поднял брови. Я пожал плечами. Он дал контакт.